Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

Волкогонов Дмитрий Антонович

Ленин быстро возбудился и, несмотря на уговоры Круп­ской не делать этого, видимо, в этот же день продиктовал письмо, окончательно определив свое отношение к Гене­ральному секретарю.

„Товарищу Сталину.

Строго секретно. Лично.

Копия т.т. Каменеву и Зиновьеву.

Уважаемый т. Сталин.

Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам выразила согласие забыть сказан­ное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву… Поэтому прошу Вас взвесить, со­гласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или пред­почитаете порвать между нами отношения.

С

уважением Ленин".

Больной вождь до предела обостряет отношения с Гене­ральным секретарем, делает свою жену на все оставшие­ся годы объектом недоброжелательных выходок Сталина. Хрупкая, болезненная конструкция ленинских сосудов в эти дни вновь испытала высокую перегрузку, которой она не выдержала.

Как пишет В.Крамер, имевшиеся постоянно нарушения речи и параличи конечностей „привели 6 марта, без всяких видимых к тому причин, к двухчасовому припадку, выразив­шемуся полной потерей речи , и полным параличом правых конечностей". Врачи, конечно, едва ли знали тогда о драме отношений вождя партии и ее Генерального секретаря. Во­круг Ленина хлопочут врачи, а Сталин передает через М.А.Володичеву свой ответ Ленину, который, однако, едва ли был ему зачитан из-за резкого обострения болезни.

Сталин, получив письмо о фактическом разрыве отно­шений с Лениным, ведет себя со своим больным патроном почти дерзко. На трех страничках, вырванных из служебно­го блокнота со штампом „Секретарь Центрального Комите­та И.В.Сталин", генсек 7 марта фактически дезавуирует ска­занное Крупской, ибо, как он пишет, всего-навсего ей яко­бы сказал: „…Вы, Н.К., оказывается, нарушаете этот режим. Нельзя играть жизнью Ильича и пр.". Сталин продолжал: „Я не считаю, чтобы в этих случаях можно было усмотреть что-либо против или непозволительное предприн. против Вас…"

В конце письма Сталин, в весьма неуважительном тоне, резюмирует: „Впрочем, если Вы считаете, что для сохране­ния „отношений" я должен взять назад сказанные выше сло­ва, я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя вина и чего собственно от меня хотят.

И.Сталин".

Ленин в своем письме, дважды обращаясь к Сталину, употребляет слово „уважаемый". Генсек обходится без этих эпитетов.

8 и 9 марта казалось, что приступ мимолетен, как уже бывало, тем более что накануне Ленин дает понять Круп­ской, что ему стало лучше. Он хочет видеть доктора Ф.А.Гетье. Но 10 марта 1923 года, как фиксирует в своих записях профессор В.Крамер, припадок повторился и повел „к стой­ким изменениям как со стороны речи, так и правых конечно­стей".

Крупская в феврале 1924 года (почти сразу после кон­чины и похорон Ленина) написала воспоминания „Послед­ние полгода жизни Владимира Ильича". Впервые они были опубликованы в 1989 году. Спутница вождя утверждала, что „последняя болезнь" Владимира Ильича „распадается на два периода. В первый период, продолжавшийся до июля, шло еще ухудшение. Этот период связан с тяжелыми физи­ческими страданиями и тяжелыми нервными возбуждения­ми…". А с конца лета начинается медленное улучшение, что Крупская относит ко второму периоду болезни Ленина.

Как только об ударе стало известно руководству пар­тии, по инициативе Зиновьева 10 марта 1923 года вечером собрали, как говорится в протоколе, „совещание наличных членов Политбюро". Кроме Зиновьева были Троцкий, Моло­тов, Рыков. Послали телеграммы Калинину, Каменеву, Куй­бышеву, всем членам ЦК об ухудшении

состояния здоровья Ленина.

Сонм врачей спешит к Ленину. Пока из Москвы. Но идут телеграммы Крестинскому в Берлин, чтобы прибыли лучшие терапевты, невропатологи, психиатры. 15 марта По­литбюро принимает решение о расширении консилиума вра­чей и „привлечении всех медицинских сил, которые в какой бы то ни было степени могут быть полезны для постановки диагноза и лечения т. Ленина". Даются конкретные органи­зационные поручения Сталину, Зиновьеву, Рыкову…

Традиция политического, партийного лечения уже су­ществует. Одних врачей отводят, других предлагают, не торгуются по поводу гонораров.

Н.Крестинский сообщает шифром из Берлина, что при­едут профессора Минковски, Штрюмпель, Бумке, Нонне. С другими „идет работа". Выясняются вопросы, как платить врачам: фунтами, долларами или марками. Но этих специа­листов мало. Сталин телеграфом поручает А. Симановскому в Швеции командировать известного специалиста Геншена. Тот требует 25 000 шведских крон, Москва тотчас соглаша­ется.

После 11 марта, когда начались регулярные публикации бюллетеней о состоянии здоровья В.И.Ленина, стали посту­пать и инициативные предложения о приглашении тех или иных врачей. Например, Клара Цеткин обращает внимание кремлевских руководителей на профессора Фогта,„который лечил в свое время Адольфа Гека, Жюля Геда, Вурма и др.".

По словам Цеткин, „это человек с мировым именем и ком­мунист" по своим убеждениям". Все члены Политбюро под­держали предложение Цеткин специальным голосовани­ем, однако, когда запросили мнение немецкого профессора Ферстера, он, как заявил Зиновьев, высказался против. Ры­ков воздержался.

Из Монголии советский посол сообщал, например, что Народная партия готова прислать тибетского врача. Посол считал, что „по политическим соображениям весьма жела­тельна его поездка в Москву".

В общем, Ленина после удара 10 марта решили лечить интернациональными силами. Компания, „пользовавшая" и консультировавшая лечение, в конечном счете подобра­лась внушительная. Терапевты П.И.Елистратов, Г.Клемпе­рер, Л.Г.Левин, О.Минховски, А. фон Штрюмпель; невро­патологи и психиатры В.М.Бехтерев, О.Бумке, С.М.Доброгаев, А.М.Кожевников, В.В.Крамер, М.Б.Кроль, М.Нонне, В.П.Осипов, О.Ферстер, С.Э.Геншен и другие врачи.

В важном консилиуме, состоявшемся 21 марта, приняли участие Геншен, Бумке, Штрюмпель, Нонне, Ферстер, Ко­жевников, Елистратов, Крамер. Врачи констатировали, что после 10 марта произошло ухудшение состояния Ленина: появилось явление сенсорной афазии, то есть затруднение понимания обращенной к нему речи. Но к маю положение несколько улучшилось, и больного перевезли в Горки, со­блюдая всяческие меры предосторожности.

Но до этого в марте произошло еще одно событие, тща­тельно скрывавшееся долгие годы. Правда, М.И.Ульянова в своих записях, которые увидели свет только в декабре 1989 года, указывала: "Зимой 20/21, 21/22 годов В.И. чув­ствовал себя плохо. Головные боли, потеря работоспособно­сти сильно беспокоили его. Не знаю точно когда (курсив мой. —Д.В.), но как-то в этот период В.И. сказал Сталину, что он, вероятно, кончит параличом, и взял со Сталина сло­во, что в этом случае тот поможет ему достать и даст ему цианистого калия. Сталин обещал.