Ленин
Шрифт:
Ильин сразу же стал для Ульянова божеством. Профессор отменно знал римских и греческих классиков, был влюблен в историю древнего мира, помнил название каждой античной вещи, прекрасно декламировал «Энеиду», а гомеровские гекзаметры лились из его уст, как чудесная, ни с чем не сравнимая музыка.
Между профессором и учеником на этой почве завязалась дружба.
Однажды Ильин встретил Владимира на улице и остановил его.
— Что, молодой волк, любишь древний мир? Может, хочешь посвятить себя филологии? — спросил Арсений Кириллович, доброжелательно глядя на мальчишку.
— Еще не знаю, господин профессор, — ответил Ульянов.
—
— Да… Я и сам так думаю… но… но…
Мальчик внезапно замолчал.
— Но — что? — спросил Ильин.
— Мне все еще кажется… кажется, что теперешняя жизнь какая-то ненастоящая, искусственная… что должно что-то случиться — и все внезапно прервется… — прошептал Владимир.
— Гм, — буркнул профессор, с восхищением глядя в серьезные глаза ученика. — Гм! Такие значит у тебя мысли?
— Да!
— Ну, тогда выбора нет. Иди, парень на филологию! — воскликнул Ильин. — Я, видишь ли, с такими же мыслями хожу по этой глупой земле уже более тридцати лет и говорю себе: «Зачем тебе, Арсений Кириллович, оставаться в обществе различных свиней, подонков, взяточников, идиотов, если ты всегда можешь провести несколько роскошных часов с великими людьми, и с какими! С Гомером, Вергилием, Овидием, Ксенофонтом, Демосфеном, Цицероном, Платоном!»
К сожалению, когда Володя перешел в шестой класс, Арсения Ильина перевели в Москву, куда он забрал и жену инспектора.
Этого Ульянов понять не мог.
Прекрасный античный мир, вырубленный в мраморе статуй, граните величественных святынь, и вдруг в этот чудесный мир гениев, великих вождей и мыслителей впорхнула глупая, похотливая, развратная жена инспектора, неинтеллигентная швея.
Он пожал плечами и сразу же перестал тосковать по профессору.
Он почувствовал неправду, неискренность в его жизни и фальшь в словах.
На его место прислали тупого кретина, формалиста и невежу.
Профессор русской литературы, семинарист Блаховидов, доводил Ульянова до отчаяния. Мальчик прочитал почти всю русскую литературу и имел по этому поводу собственное мнение. Он знал классиков и злился на них за то, что они писали преимущественно о дворянах, царях и генералах. Он любил Чернышевского, Некрасова, Толстого, Кольцова, потому что они говорили о народе. В Аксакове его смешило стремление к воссоединению России с западными славянами. В Казани ему встречались ссыльные поляки, и он понял, какая пропасть отделяет их от русских.
Профессор же немногим отличался от глухого капеллана. Он заставлял учеников штудировать неинтересные, тенденциозные страницы официального учебника, ничего не добавляя от себя.
Хотя у него были идеи… Он организовал воскресные литературные чтения. На них восхвалялись только те отечественные писатели, которые укрепляли любовь к господствующей династии, остальных же он называл бунтарями и предателями.
Он был настолько туп, упрям и так хотел получить очередной орден и ранг за свои лояльные убеждения, что Ульянов, захотев вступить с ним в полемику, плюнул и отказался от этого намерения.
Он дал ему прозвище «скотина с орденом», которое приросло к семинаристу на весь период его педагогической карьеры.
В седьмом классе произошли серьезные события, оказавшие влияние на жизнь Владимира Ульянова.
Он провел лето с братом Александром, который к тому времени был уже студентом факультета математики и естественных наук.
На прогулках Александр начал разговаривать с младшим братом всерьез, удивляясь его начитанности, глубине мысли и ясности логических доводов.
Он рассказал Володе о революционной партии «Народная воля» и признался, что состоит в ней.
— Мы хотим, — говорил Александр, — чтобы весь наш народ, а значит и наиболее многочисленная его часть — крестьянство, принял участие в деле управления Россией. Мы должны заставить династию собрать Учредительное собрание, которое и примет решение о форме управления страной. Только тогда исчезнут в нашем угнетаемом страдальце народе невежество и нищета!
Владимир слушал.
А когда брат закончил, спросил его:
— Как вы собираетесь заставить царя сделать это? Нашим народом управляют, как если бы он был безмозглым стадом. Сам он ничего сделать не может из-за подозрительности и неумения идти плечом к плечу; в деревне я видел это на каждом шагу.
— Партия ищет сочувствующих в кругах либерального дворянства, — ответил Александр. — Она обладает влиянием и сможет дойти до царя…
— Меня это удивляет! — воскликнул мальчик. — Ведь если позволить говорить народу, благосостояние дворянства уменьшится! Оно вас не поддержит!
— Тогда мы применим террор! — крикнул Александр.
— Чего вы добились бомбами Желябова и Перовской? Царя Александра III и прежнее, николаевское, солдатское правительство? — пожал плечами Владимир.
— Откуда тебе все это известно?
— Нам рассказывал об этом учитель истории, — ответил Владимир. — Тот, которого в середине года прислали в гимназию, Семен Александрович Остапов… Но у меня к тебе еще один вопрос. Скажи, вы отстаиваете интересы всей России или только крестьянства?
— Что за вопрос? — удивился брат. — Ясное дело: нас заботит вся Россия, снизу доверху!
Владимир презрительно усмехнулся и, небрежно пожимая плечами, сказал:
— Если так — то вы забавляетесь грезами!
— Почему?!
— Потому что все будут недовольны и возникнет постоянная внутренняя борьба. Предположим хотя бы на миг, что у крестьян будет большинство в правительстве. А они мечтают только об одном: получить как можно больше земли. Остапов доказывает, что именно поэтому так долго держится плохое царское правительство. Его идеалом стала экспансия, а это соответствует устремлениям, аппетитам и мечтам всего народа. Но оставим эту тему. Меня другое интересует. Мужики, преданные своей извечной жажде земли, получив влияние на правительство, сразу произведут новых помещиков. К ним воспылают ненавистью как прежние привилегированные владельцы земли, так и деревенская беднота. Какой же в этом смысл, если мы говорим обо всей России, сверху донизу?
Закрыв глаза, он взорвался сухим смехом.
Братья еще не раз возвращались к этому спору, и Александр всегда вынужден был признавать, что младший брат вызывает в нем серьезные сомнения о спасительности программы «Народной воли».
Однажды Владимир сказал брату:
— Я охотно бросил бы бомбу в царя и его придворных, но в партию твою не вступлю никогда!
— Почему!?
— Это сборище «святых сумасшедших»! Зачем вы думаете, требуете и добиваетесь за народ? В свое время он и сам способен будет возопить, заглушая взрывы ваших бомб, а террор продумает так, что покраснел бы и сам Желябов.