Ленинградское время, или Исчезающий город
Шрифт:
К лету 71 года рок-банда «Санкт-Петербург», в которой я занимал позицию фронтмена, добилась максимальной популярности.
Для полной гармонии с окружающим миром следовало иметь американские джинсы – а они у меня имелись. В спортивной среде всегда были те, кто занимался спекуляцией. Или сами привозили тряпки из поездок в идеологически враждебные страны, или скупали барахлишко у таковых для перепродажи. Апофеозом советско-спортивной спекуляции оказался период бешенной популярности так называемых плащей болонья. Эти неказистые с виду, но очень легкие синтетические изделия стоили рублей пятьдесят или даже более. Постепенно появились и болоньи отечественного производства. Но итальянские считались высшим шиком, как и белые нейлоновые рубашки иностранного
В начале 70-х хиппарю кроме джинсов желательно было носить какую-нибудь пеструю рубашку. Местные умельцы рубашки шили. Помню одну такую на себе, ситцевую с красными цветами. Рубашка, как принято, была без ворота. Летом на босу ногу надевались сандалии или кеды. Иногда удавалось достать кеды китайского производства. Они в разы по качеству превосходили отечественные. На запястье я носил некую металлическую пластину на цепочке. Ее называли анцером. Якобы гонщики на случай аварии гравируют на металлической плоскости группу крови. Это был особый мужественный шик. Я на что-то выменял такой анцер и очень гордился. Тогда же барабанщик группы «Санкт-Петербург» Володя Лемехов привел знакомого, желавшего продать вещь, ставшую частью меня года на три. Куртка цвета хаки на отстегивающейся подкладке. Настоящая, военная. Представлялись в ней какие-нибудь марширующие десантники доблестной Голландии. Для ленинградской зимы куртка оказалась легковатой: я мерз, но терпел. А летом эту куртку я часто надевал без подкладки. Обошлась мне вещица в двадцать пять рублей. У куртки имелся капюшон, что избавляло от необходимости носить шапку! Было принято меняться одеждой. Помню, я очень завидовал коричневой кожаной куртке Мишки Марского. И как-то он дал мне ее поносить…
К третьему курсу у меня и моих сверстников пушок на скулах превратился в первые бородки. А некоторые старались отпустить бакенбарды, как у Джона Леннона на обложке пластинки «Лет ит би».
Иногда разыгрывались целые драмы или, точнее, трагикомедии! Однажды я обменял свой концертный свитерок на диск группы «Крим». Свитерок был синтетический, оранжевый. Ножницами я разрезал рукава, получилась модная бахрома. Продукт отечественной легкой промышленности не представлял никакой материальной ценности, но это была часть артистического имиджа лучшей на тот момент в Ленинграде рок-банды «Санкт-Петербург». Дело случилось в кафе «Сайгон». Свидетелями обмена являлись Кира Земляков и Коля Баранов. Имя того, с кем менялся, забыл. Тогда я очень веселился и радовался удачной сделке, но сейчас, пожалуй, вернул бы свитер обратно.
Музыкальный фанатизм моего поколения зашкаливал. Расскажу еще одну принципиально важную историю. Она о том, как я добывал себе новую музыку. Лето. Воскресенье. Пустынный город. На мне джинсовая куртка «ранглер», взятая поносить у студента биофака Славы Гулина. В джинсовой сумке, сшитой из старых штанов, несколько пластинок. Я иду меняться к одному жуликоватому приятелю. Он живет на Литейном проспекте рядом с лекторием. Захожу, раскладываю товар. У парня странного вида диск. Изучаю картонную обложку.
– Что это?
– Это суперновая группа! Психоделика! Группа «Спуки Туз», альбом «Церемония».
Начинаем прослушивание. Какие-то странные звуки. А затем бесконечно продолжается: «Пи-пи, пи-пи-пи!»
– Но я этот «Спуки Туз» ни за что тебе не отдам! – говорит приятель.
Да и чем я могу его удивить? У меня битловский «Сержант». Но «Сержантов» в Ленинграде завались. И остальные диски не представляют интереса. Но я закусил удила, решил, что не уйду без «Церемонии». Я приложил к «Сержанту» альбом группы «Трогз». Не сработало. Я доложил к «Трогз» диск с мюзиклом «Волосы». Ноль реакции. Я безуспешно выстраивал разные комбинации из дисков, но знакомый, гад, посмеивался и не поддавался. Тогда я снял джинсовую куртку «Ранглер» и положил на диски. Это было все равно что взорвать атомную бомбу. Со «Спуки Туз» я тем же вечером отправился в гости к другому приятелю-меломану. Мы пили сухое вино, бесконечно повторяя композицию: «пи-пи, пи-пи-пи». В результате прослушивания диск пострадал. Мы его поцарапали. Я брел домой под дождем и плакал. За джинсовую куртку я рассчитывался со студентом Гулиным долго.
Все процессы, которые проходили в большом мире, имели место быть и в Ленинграде тех лет. Первое послевоенное поколение заявило о своих правах, встав под знамена рок-музыки. Развился этот новый музыкальный жанр и в Советском Союзе. Доказывая закон диалектики о единстве и борьбе противоположностей, хипповая масса, провозгласившая, словно ранние христиане, любовь своей основной заповедью, породила проявления крайнего радикализма. Европейские «красные бригады» взрывали бомбы и захватывали заложников. В Америке террористические организации создавали черные. Зародыш чего-то подобного образовался и в Ленинграде…
Некто Коля Васин, известный в Ленинграде битломан, поздравил 9 октября 1970 года Джона Леннона с тридцатилетием, а благодарный Джон Леннон прислал Коле Васину пластинку с записью концерта в Торонто. Там Джон исполнил знаменитую песню «Дайте миру шанс». «Коле Васину от Джона Леннона с приветом» – такой автограф на невских берегах не имел цены. В реальной жизни все случилось несколько иначе, но теперь нет смысла переиначивать сложившуюся мифологию.
И вот Васин приглашает меня к себе домой по важному делу. Жил Николай тогда на Ржевке. Помню, было холодно, весна только начиналась. Я долго ехал в трамвае. В этом несуразном районе деревянные частные дома соседствовали с застройками времен сталинской диктатуры. Найдя дом, я поднялся по лестнице и позвонил. Мне открыл Коля Васин. Он был одет в широкую рубаху навыпуск и домашние тапочки. Мы прошли в комнату. На стенах висели фотографии битлов, особенно Джона, стеллажи были заставлены коробками с магнитофонными пленками, тут же стояли магнитофон и колонки, проигрыватель.
Коля Васин сказал:
– Сейчас придет человек и все расскажет, а пока извини, старик, я поставлю Джона.
Он поставил Джона, закрыл глаза и, сидя в кресле, стал раскачиваться под музыку и даже подозрительно постанывать. Скоро появился худощавый белокурый молодой мужчина с нервным лицом и прозрачными глазами, одетый в серый костюм, светлую рубашку и галстук. На лацкане пиджака поблескивал комсомольский значок. И не просто значок, а с золотой веточкой. Такой значок говорил об особых полномочиях.
– Артемьев, – представился мужчина.
Артемьев начал говорить, изредка бросая на меня короткие взгляды:
– Есть идея организовать некое сообщество людей, объединенных одними интересами. Есть мнение, которое я представляю, что стоит попробовать и объединить их, и сбить нездоровый ажиотаж, который только вредит музыкантам, и дать рост наиболее талантливым.
– «Санкт-Петербург» – самая крутая команда в городе! – Это Коля Васин включился в разговор.
Артемьев посмотрел на меня внимательно и продолжил:
– Но и много, естественно, противников. Поэтому мы должны сперва организоваться, представить программу действий, провести ряд мероприятий и поставить противников перед фактом. Стоит подумать и приобрести общую клубную аппаратуру и тем гарантировать профессиональное звучание каждого выступления.
– Уже согласились «Аргонавты», «Белые стрелы», «Славяне» и даже «Фламинго»! Ви шел оверкам! – воскликнул Коля Васин.
Через пару недель меня с клавишником Мишкой Марским вызвали к Медному всаднику. Большая группа волосатиков по велению Артемьева также явилась к памятнику Петру Великому.