Ленька Охнарь (ред. 1969 года)
Шрифт:
Последние дни он упорно и настойчиво выслеживал Анюту Цветаеву. Наконец ему удалось застать ее одну. Видимо, кончилось ее дежурство на кухне и она опять перешла на плантацию, потому что мыла руки у колодца, вон и платье у нее в золотисто-розовых семечках; сейчас почти все девчата снимают помидоры.
Недавно ударил звонок на обед, и перелески, поля вокруг двухэтажного кирпичного здания ожили: это по тропинкам с плантаций возвращались колонисты. Тихий до этого дом наполнился голосами, смехом. Подошедшие складывали у крыльца лопаты, грабли, громко обсуждали мелкие происшествия на работе. С девочками стояла Ганна Петровна, весело чему-то смеялась. У многих
В столовой, за громадными стеклянными окнами, двигалось двое дежурных, расставляя тарелки с нарезанным житным хлебом, солонки, раскладывая алюминиевые ложки.
Не смущаясь тем, что поблизости народ, Ленька подкрался сзади к Анюте и бесцеремонно, как бы в шутку, обнял ее за шею.
— Кто? Вот идол!
Она облила себе грудь, подол платья,
— Не угадала?
— Очумел! Увидят.
— Пускай глядят, абы глаза не сломали.
Анюта резко высвободилась из его рук. Глаза ее покраснели от злости, она смешно надула тонкие розовые губы, отчего лицо, укороченное светлой челочкой, приняло горделиво-заносчивое выражение.
Ленька удивился. Чего она? Ему бы надо обижаться, что подвела: целый час как осел торчал у клуни, свистел под окном.
— Что же не вышла тогда? — с наигранной веселостью спросил он. — Я до петухов ждал.
— Ну и жди сколько хочешь. Дуракам закон не писан.
Все же, видимо, Ленькино сообщение доставило Анюте удовольствие. В узких глазах ее промелькнул бесенок. Она мельком покосилась по сторонам, не заметил ли кто его развязности, и медленно, с рассчитанным хладнокровием продолжала мыть руки. Затем плеснула водой в разгоряченное лицо, провела ладошками по щекам.
— Загордела—платье новое надела? Сама ж обещалась гулять.
— Отстанешь ты или нет? — вдруг громко сказала Анюта, повернув к нему мокрое лицо и, видимо, явно рассчитывая на то, что ее услышат. — Отстанешь? Проваливай своей дорогой!
Ленька опешил, пугливо оглянулся.
— Во, разинула рот. Хочешь, чтобы услыхали?
— Еще и сама позову. Видишь Ганну Петровну? Уйди! Чего прицепился, скажи, чего?
В самом деле, почему Охнарь выбрал именно Анютку, а, скажем, не Параску Ядуту или другую девчонку? Или, как это часто бывает в жизни, раз человек приглянулся, уже не хочется искать другого? Кажется, что с ним завязаны крепкие, добрые отношения, все обговорено и все ясно. Притом Анютка Цветаева казалась Леньке мягкой, податливой: то бросит украдкой взгляд из-под светлых ресниц, то пошлет загадочную улыбочку. Сегодня она впервые так его обрезала. Может, бросить ее к черту? И вообще, нужно ли ему в колонии заводить маруху? Ленька видел, что здесь между париями и девушками совсем другие отношения, и само слово «маруха» начисто изжито из обихода.
Однако при чем здесь он, Охнарь? Пусть активисты поступают как хотят, на то они жлобы, коняги, а он поддержит воровской престиж, покажет, что их хваленые «товарищи в юбках» — обыкновенные «бабы».
Обнять Анютку, прижать к колодцу, чтобы доказать свою силу, было нельзя: не та обстановка. Пригрозить ей и вовсе не имело смысла. А именно так и действовали блатные ребята, с которых он слепо брал пример.
— Задаешься, Анютка? А еще своя! Ведь на воле гуляла с ребятами?
— Тю! Еще не ушел! Никакая я тебе не своя. Жила в Пятихатках, мать от тифа померла, отца совсем не помню. Вот и отдали в колонию.
Охнарь длинно присвистнул:
— Совсем зеленая? Ну, мне и такой товар сгодится. Станем гулять, знаешь, какой подарок сделаю? Туфли на каблучках, стервец буду. Не веришь? Вот повидишь. Достану. А если на волю со мной подашься, виноградом закормлю, завсегда раздобуду на кружечку пивка. Заживем — первый класс!
— Куда, куда-а? На волю?
Она вдруг захохотала и, вытирая рукавом мокрое лицо, пошла к столовой.
Щелчок Охнарь получил ощутительный, самолюбие его было сильно задето, но он решил не оставлять своих притязаний. Какая-то пичужка с ходу отшила его?! Э, шалишь-мамонишь, у него хватит упорства и выдержки.
Под утро, еще «потемках, при свете закатного месяца, он сбегал к Нехаевке, на бахчу, и принес в наволочке три крупные мясистые дыни. Когда все ушли завтракать, Ленька заскочил в палату девочек и сунул одну дыню под Анютину подушку: догадается, от кого!
И не ошибся. После обеда, в мертвый час, когда колонисты перед работой возвращались с пруда, Ленька догнал Анюту, заговорил. Она охотно защебетала в ответ. Оттаяла? Совсем? Охнарь был приятно изумлен и торжествовал. Вот что значит подарочек. Девки везде есть девки: без этого не могут. Он-то, лопух, раньше не догадался. О дыне он не обмолвился ни словом, Анюта сама заговорила о ней:
— Спасибо, Леня. Очень была сладкая. Всем понравилась.
Охнарь самодовольно улыбнулся.
— И другие отведали?
— Конечно. Иль испугался?
— Смерть как! Могу еще и арбузов принесть. Выйдешь нынче погулять?
Анюта прикрыла рукой нижнюю часть лица. Держалась она опять благонравно-покорно, ресницы были стыдливо полуопущены.
После ужина у мельницы, — вдруг шепнула она и, словно застыдившись, убежала догонять подруг.
Вечером Охнарь вновь отправился на место. Не рановато ли? Вон еще вечерняя зорька не погасла. Но свидание назначено, и запаздывать нельзя. Пробираться ему от дома пришлось кустами, уже окутанными снизу легким сырым туманцем,— иначе могли заметить девчонки со второго этажа: они ведь любопытные как сороки. Или, »как на грех, сторож Омельян встретился бы, — мало ли кто?
Бездонно блеснул темный пруд, обрисовалась мельница, неясно освещенная тусклым, еще не налившимся месяцем. Молчат постава, закрыт лоток, и лишь почти неслышно стекают капли в бочаг.
И неожиданно Ленька приостановился, замер, будто хотел протереть глаза. Неужто в самом деле? На большом пне, у обрывистого берега, сидела Анюта Цветаева. Прилетела, пташка? Вот это да! А Ленька-то думал, что ему придется ждать. Девчата, как говорят знающие люди, всегда перед свиданием ломаются. Еще разыгрывала из себя недотрогу, давала ему от ворот поворот. Охнарь и раньше подозревал, что Анютка хитрая. Не всегда поймешь, чего она на самом деле хочет.
«Отвернулась все-таки. Стесняется».
Девочка сидела лицом к пруду, оперев локти на колени и закрыв ладонями щеки. Хорошо знакомая Охнарю жакетка ее была накинута на плечи, воротничок поднят, скрывая затылок: видно, тоже озябла, а может, просто волнуется? Голову ее покрывала красная косынка. Откуда у нее эта косынка? Ленька раньше ни разу не видел ее. А-а, понятно! Одолжила на вечерок у подружек, чтобы принарядиться, — пофасонить всякому охота. Повял он и то, почему Анютка уже очутилась у мельницы: выскользнула пораньше из дома, чтобы не проходить мимо ночных сторожей, не вызывать подозрения. Обратно в здание придется пускать ее через свое окно. Ну, держись Леня Охнарь, крепче хватай бабочку за крылья и не выпускай, не дай ей улететь отсюда. Скучно будет возвращаться в одиночестве, несолоно хлебавши.