Лента Mru
Шрифт:
– Пойдешь?
– Куда? – на Марата смотрели бессмысленные глаза. В ноздрях молодого человека запеклась кровь, похожая на марганцовку.
Марат молча указал в направлении горизонта.
– На фига, – пробормотал тот и вернул левую заглушку на место.
– Зачем собирать толпу? – подошла Тамара. – Нас и так много, пять человек.
– На мясо, – мрачно пошутил Марат. Проснулся телефон, Марат прислушался.
– Привет, Марат, – деловито сказал незнакомый голос. – Это Крол двадцать четвертый, у меня «нисан». Ты читал «Опрокинутый мир»?
Марат отключился. Он посмотрел на аппарат и вдруг остервенело шваркнул им об асфальт, наступил ногой. Раздался хруст, как будто раздавили здоровенного навозного жука.
– Вот идиот, – вздохнула Тамара, слушая, как просыпаются телефоны Гаутамы и Торомзякова. У Боговарова, который принципиально не жаловал сотовую связь, телефона не было.
Марат взялся за ухо, давшее о себе знать.
– Так и давит, – пожаловался он, нисколько не обижаясь на оскорбление: в общении с Тамарой он стал покладистее. – Это сучье пространство. Сам воздух давит, и все вокруг.
– Не преувеличивай, – отрезала жена. – Или иди поплачь, если хочешь.
Марат отвинтил пробку на бутылке теплого лимонада, переправленной по эстафете. Морщась, он сделал глоток. Напившись, полез в машину укладывать в сумку самые необходимые вещи. На это ушло минут пять; когда Марат снова, по-рачьи пятясь, вылез наружу, он по привычке направил на покидаемый автомобиль маленький пульт. «Пежо» пискнул, замигала красная искра.
– Угонщиков боитесь? – хихикнул Боговаров, отиравшийся рядом.
Марат оправил на себе одежду, забросил на плечо сумку и, ни слова не говоря, пошел по Ленте.
– Уже? – всполошился Торомзяков. – Уже идем? Подождите! Подождите меня, я быстро.
Он обогнал Марата и поспешил к своей машине, где хранил какие-то документы, в том числе – главное приобретение последних дней: длинный список телефонных номеров и чатовых кличек. Вскоре он поравнялся с братом Гаутамой, который тоже недолго собирался в дорогу: взял брошюры, да кое-какие предметы личной гигиены.
…Поглядывая на машины, Марат монотонно приговаривал: «Сука. Сука».
Боговаров шел последним. Проходя мимо машин, он ударял костяшками пальцев по чему попадется; высовывались головы.
– А мы пошли, – сообщал Боговаров, и злое солнце двоилось в его очках, а косо обрезанная борода, казалось, была запачкана недельной яичницей.
Кто-то посылал его к черту, кто-то благословлял.
Глава 6
Их шествие сопровождалось разноголосым базаром.
Они провели на ногах день, затем второй, затем еще один, еще, и еще; привалы, которые они устраивали через каждые десять, если верить придорожным столбам, километров, тоже приходились на дни, благо солнце не двигалось. Они многое повидали, но больше услышали.
Например, среди многого прочего, они слышали, как немытые «жигули» изощрялись в жалобах на спесивого и взбалмошного ценителя искусств, которому вряд ли когда выпадет случай ответить обидчику:
– Конструктивизмом мы, слава
Однако самую обильную пищу для разговоров на Ленте подавали сами разговоры: почему они дозволяются? В чем секрет этой незваной и непрошеной среды, откуда и шагу не ступишь, но волен зато бесплатно и досыта высказываться по любому вопросу? Эта тема звучала в самых фантастических переложениях, однако самого главного – неотвратимого финала, уготованного вечным сверкающим днем – старались на касаться и обходить стороной, как непристойность. Что было вдвойне удивительно, если учесть, что общепринятые в беседах приличия на Ленте не соблюдались.
– А как же нагрузка? – раздавалось вокруг. – Тут будет поболе сотни Эрланг.
– Не влияет, – отвечали далекие друзья с тяжелой уверенностью, хотя и не до конца понимали, о чем идет речь.
Но при этом всеобщем и малопонятном интересе какая-то женщина, попавшаяся разведчикам в пути, без устали мотала головой и повторяла одно и то же:
– Но это всего лишь коляска. Это не машина. Это даже не велосипед, это коляска.
В детской коляске, которую она крепко придерживала рукой, было тихо.
За рулем синенькой «ауди» разворачивалась баталия. Изможденный мужчина в несвежей рубашке с закатанными рукавами прижимал «трубу» щетинистой щекой и вяло отсчитывал клеточки, сражаясь с собеседником в морской бой.
В новенькой «девятке» совокуплялись, но делали это дрябло, бессочно.
– Некоторые мухи откладывают яйца даже на липучке, – поделился знанием Боговаров.
– Вы плохо разбираетесь в последовательности событий, – презрительно возразила Тамара. – И это не удивительно.
– А на что это вы намекаете? – Боговаров обнажил зубы в улыбке, хотя любому было понятно, что эта гримаса не соответствует эмоции: такое происходило с Боговаровым постоянно; казалось, его лицо выбирало себе мимику наобум, не считаясь с чувствами.
Тамара промолчала. Она вытерла пот и продолжала идти. С чувством ровного ужаса она глядела на спину мужа, взопревшую: тот никак не поспевал за братом Гаутамой и неожиданно прытким Торомзяковым, которые знай себе топали, напоминая несокрушимых коммандос.
Процессия дошла до обугленного вертолета, окруженного грудой автомобильного лома («Значит, все таки был вертолет, – заметил Гаутама Гауляйтер, – но как же его притянуло?») Они прошли еще чуть-чуть и задержались возле вишневого «москвича»: тот оказался первым в разорванной череде машин, уцелевших после падения небесного тела. Владелец, по виду – из дрессированных менеджеров – рассказал лишь, что геликоптер сорвался с небес внезапно, подобно умершей птице, наполовину добравшейся до заветного днепровского берега. Больше никто ничего не знал, и других вертолетов не видели.