Лентяйское сочинение
Шрифт:
Замок щёлкнул, и двери открылись.
«Маэстро, вы готовы?»
Толька потерял три рубля.
Мама велела ему купить в хозяйственном магазине пять лампочек по шестьдесят ватт. И рубль ещё должен был остаться. И вот – ни ламп, ни сдачи…
Мы сидели у меня на кухне, жевали соломку и обсуждали, как могут потеряться
В конце концов решили мы ждать моего папу, чтобы посоветоваться, как быть. Потому что Тольке без трёшки лучше домой не приходить.
И вот, пока мы с Борькой спорили, может ли трёшка с полу залезть в урну, Толька смотрел в окно. Он молчал. Ведь он уже где только не искал свою трёшку.
А Вадька ходил по кухне и ворчал:
– Потерялась и потерялась. Сколько можно об этом говорить. Может, завтра кто-нибудь из нас пятёрку найдёт. Отдадим Тольке – и всё будет хорошо. Даже два лишних рубля получится…
Вдруг он:
– Ля-ля-ля-ля! Го! Го! – прокашлялся в кулак и опять: – Тира-тира-тира! Туру-руру-руру! Ра-ра-ра! Конечно, – говорит, – плохо, что Толька потерял трояк. Из-за этой потери мы все очень расстроенные. Так что давайте я вас немного отвлеку. Спою-ка я вам что-нибудь.
Дело в том, что Вадька уже восемь дней ходит в кружок пения. Говорит, что там в кружке из него вырастят солиста-вокалиста. Говорит, что там в кружке у него откопали и слух, и голос кой-какой. Понятное дело, можно откопать, если человек с утра до вечера мурлычет себе что-то под нос. Когда он узнал, что из него может получиться солист-вокалист, он перестал мурлыкать и стал во всё горло рурурукать и рараракать.
– Ри-ра-ра-ра! – протарахтел Вадька. – Кажется, я сегодня в голосе. Ого-го-го!
Борька поморщился от Вадькиных звуков и сказал:
– Давай уж что-нибудь повеселее.
– Можно было бы спеть «Блоху» композитора Мусоргского, но это вам не понравится, – говорит солист-вокалист. – Ничего вы в ней не поймёте. – Вадька вдруг заорал: – Жила-была Блоха – ха-ха-ха-ха!..
Он так страшно и неожиданно захохотал, что Борька подпрыгнул на стуле, у меня причёска дыбом встала, а бедный Толька икать начал.
– Ты это… Ты уж какую-нибудь песню давай, – сказал Борька.
– Ну, песню, – скривился Вадька. – Арию бы… Жаль вот, ни одной не знаю от начала и до конца. Так, кусочки. Лучше я вам исполню романс.
– Валяй. Спой романс.
– И не «валяй», – обиделся Вадька, – и не «спой», а исполни.
Вадька просунул руку между пуговиц рубашки. Отставил одну ногу, топнул ею. Дёрнул головой. Хмуро на нас посмотрел. Мол, перед такими балбесами и растеряхами приходится сложнейшие романсы исполнять.
– Кхэ! Кха! – откашлялся и начал: – Выхожу-у оди-ин я на подмогу, сквозь туман та-ра-ра-ра блестит…
Мы с Борькой – ничего, спокойно слушаем. А у Тольки почему-то потекли слёзы по щекам. Стоит, хлюпает носом.
Вадька как увидел, что Толька прослезился, так и уставился в его мокрое лицо. Поёт дальше. Здорово так. Голос его потащился куда-то высоко на гору и вдруг рухнул вниз, оборвался.
Он закашлялся. Говорит:
– Высоко взял. Надо на октаву ниже. Го-го-го! – вот так. Эх, кто бы мне сейчас камертоном ноту «ля» дал. Я бы подстроился.
Мне показалось, что щёлкнула дверь. Выхожу из кухни, смотрю: папа пришёл с работы. Стоит, уши руками зажал.
– Это кто там колотится, как козёл об ясли? – тихо спрашивает меня.
– Вадька, – говорю. – Он теперь серьёзно занимается пением.
– Во даёт! Ещё один Штоколов. От его вокала, того и гляди, цветы на подоконнике завянут. А по какому случаю сборище и этот концерт?
Я рассказал.
– Понятно, – сказал папа. – Позови-ка мне Тольку, а сам оставайся на кухне с ребятами. Ясно?
– Ясно.
Я вернулся на кухню.
Вадька исполнял романс. Борька смотрел ему в рот и слушал. Он так внимательно смотрел, будто считал у Вадьки зубы.
Я говорю Тольке шёпотом:
– Папа пришёл. Иди, он тебя зовёт.
Толька застеснялся, засопел, замахал рукой.
– Иди, – говорю ему и подталкиваю в спину.
Вадька перестал петь. Набросился на меня:
– Ты чего его выпроваживаешь? Он же слушает!
– Никуда я его не выпроваживаю. Сейчас придёт, – говорю.
Борька, похоже, понял, в чём дело.
– Ну что ты завёлся, Вадька? – говорит. – Спой-ка лучше ещё разок свой романс.
Вадька так и остался стоять с открытым ртом.
– Тебе нравится? – спрашивает.
Тут в кухню вошли папа и Толька. Совсем недавно Толька был такой несчастный, а тут стоит, улыбается.
– Вадик, – сказал папа, – а ты не мог бы спеть ещё раз? Для меня.
– Для вас?.. – Вадька замялся. – У меня ещё плохо получается.
– Ну, пожалуйста… – папа достал из пакета соломку. Откусил кончик. – Внимание, – лицо у папы стало серьёзным. Он посмотрел на Вадьку. – Маэстро, вы готовы?
Вадька чуть покраснел. Но руку просунул между пуговиц рубашки ещё глубже. Отставил ногу, топнул и говорит:
– Готов.
– Попрошу с первого такта. И-и… – папа взмахнул дирижёрской палочкой из соломки.
– Выхожу-у оди-ин я на природу-у-у… – заголосил Вадька.
Папа постучал соломкой по чайнику.
– Стоп, стоп, стоп!.. Маэстро, про какую природу вы поёте? У поэта сказано: «Выхожу один я на дорогу…» На дорогу. Понятно?
Вадька кивнул.
– Начнём снова. И-и… – папа взмахнул соломкой.