Леопард на солнце
Шрифт:
– Хватит, – говорит он. – Пусть его бабушка о нем думает, а я его убью, как я умею.
Человек удит рыбу на берегу реки, лениво несущей плотные, темные воды. Он расположился на пороге своего дома – деревянная хижина стоит прямо в воде на сваях, словно комар на длинных ногах. Словно один из малярийных комаров, звенящих вокруг головы человека, – он их не отгоняет. Он нарушает неподвижность исключительно ради того, чтобы вскинуть удочку и забросить подальше леску с крючком. Время от времени удочка напрягается, зацепившись за какое-нибудь водяное растение, и ее дрожание будоражит вязкий воздух. Время идет к полудню, а рыбак еще не вытащил ни одной рыбы.
– Умерла река, бедняга, – замечает он сам себе. – Ничего в ней теперь нет, кроме дерьма.
– А как этого человека звали?
– Да никак его не звали. Это был просто-напросто рыбак.
Его жена появляется в дверях
– Есть что пожарить?
Мужчина:
– Нет.
Женщина:
– Ладно, тогда жарю бананы.
Человек сворачивает снасть, берет пустое ведро, садится в лодку и гребет к устью текущего с горы ручья, – проверить расставленную на рассвете сеть: нет ли бешенок. Уже издали он замечает: что-то мешает течению, заставляя поток подскакивать. Он не строит иллюзий: обычно это бывают ветки, которые ручей тащит в реку.
Он подгребает к сети, запускает туда руку. Нет, это не ветки. Похоже, листья… он тащит полную горсть на поверхность. Нет, и не листья.
– Что же это было?
Банкноты. У него полная горсть банкнот. Он снова запускает руку в сеть, и снова вынимает полную горсть.
– Как туда попали такие деньги?
Этот же вопрос задает себе и он, с ужасом и восторгом, и не знает, что ответить. Его дрожь пробирает: он не решается пошевелиться, боясь, что сокровище исчезнет. Его сознание парализовано, но карманы наготове. Он больше не задает себе вопросов, а хочет лишь завладеть добычей. Он осматривается вокруг: не появится ли хозяин. Никого, ничего. Только ящерки, растопырив свои детские ручонки, глядят на него. Сердце рыбака колотится вовсю, слюна во рту высыхает. Крадучись, озираясь по сторонам, в ужасе, что его застанут, он распутывает сеть, стараясь не упустить ни одной из пойманных банкнот. Многие выскальзывают и уносятся вниз по реке, но и так сеть битком набита. Он складывает их в ведро, – промокшие, слипшиеся, – а те, что не влезают, – на дно лодки.
– Глянь, что я привез, – говорит он жене, вернувшись на ранчо.
Они разглядывают серо-зеленые бумажки, блестящие и сникшие, точно мертвые сардины.
– Эти деньги нездешние, – говорит он.
– Доллары, – говорит она. – Бумажные доллары.
– Что на них можно купить?
– Новое радио. И телевизор. Даже моторный катер…
– А если они фальшивые? Да и потом, у них же должен быть хозяин…
Женщина выхватывает одну из бумажек, смотрит на свет, пробует на зуб, трет кончиком указательного пальца.
– Они более настоящие, чем семь ран Девы Марии, [50] – заключает она, – и с этой минуты они наши.
Она раскладывает их по корзинам и спешит просушить на солнышке: развешивает на проволочной ограде при помощи бельевых прищепок.
Двумя километрами выше по склону, над истоком того ручья, где рыбак нашел свою добычу, располагается одно из имений Монсальве. Управляющий и работники получили от хозяина, лично от Мани Монсальве, приказ достать все доллары из заначек. Они выкопали клады, разрыли гроты, открыли пещеры Али-Бабы и извлекли полные купюр бочонки, которые принялись грузить в самосвал. Иные из бочонков оказались подгнившими, изглоданными сыростью, грибком или жучками. Один из них выскользнул из рук работников, скатился в поток, разбился от удара о камни и доллары пустились в путь к реке, беззаботно подпрыгивая на волнах.
50
Семь ран Девы Марии. – Католики выделяют семь скорбей Девы Марии (они и символизируются семью ранами в соответствии с пророчеством старца Симеона, сказавшего Марии: «… и Тебе Самой оружие пройдет душу», Лк. 2, 34–35). Семь ран Богородицы присутствуют и в православной символике, существует икона Богородицы «Семистрельная» («Умягчение злых сердец»), где изображена Божья Матерь, пронзенная семью стрелами.
– Это и были банкноты, которые потом нашел рыбак…
– Эти самые.
В других имениях Монсальве работники занимаются тем же самым: извлекают из воровских тайников целые состояния и грузят в грузовики. То же происходит и в Порту, в разных Домах и квартирах: ломают стены и достают Доллары из туалетов и зарешеченных гаражей, поднимают столешницы, вскрывают потолки, извлекая полные чемоданы, вытаскивают из цистерн с водой герметично запаянные пластиковые пакеты, нашпигованные долларами.
Тем временем возле желтого каменного здания Национального банка, в центре Порта, выстраивается очередь в сто квадр длиной, точно на премьеру кинофильма. Сотни пар ног ждут, стоя одна за другой, и продвигаются шаг за шагом, метр за метром, чтобы приблизиться к окошечку. Шаркает самая разнообразная обувь.
Все они тем или иным образом связаны с этой семьей. Тут секретарши из их офисов, работники из их имений, стрелки из их охраны, кухарки, садовники и целая армия троюродных братьев, двоюродных дедушек, свойственников, свекровей, кумовьев и кумушек: бедняки, которых всегда так много и которые всегда под рукой, готовые к любым услугам, лишь бы заработать несколько монет.
Их призвали для участия в грандиозном деле отмывания долларов. Их задача – получить выдаваемую каждому тысячу, встать в очередь, подойти к «левому окошку», обменять деньги на песо, взять себе пять процентов и вернуть остальное, чтобы люди Монсальве положили эти деньги в местные банки на текущие счета подставных лиц. Им объявили сбор в две минуты, и они тут же явились, не задавая вопросов, готовые исполнить свое задание наилучшим образом.
Вокруг очереди возникает базарный шум – три музыкальные мелодии звучат одновременно – и сгущаются, клубясь, ароматы подмышек и плавящихся на солнце тел. Пличные торговцы назойливо предлагают сырные булочки, слоеные пирожные, овсянку в горшочках, ломтики ананаса, разноцветные фруктовые сиропы со льдом. Предприимчивые зеленщицы выставляют столики с соковыжималками для приготовления соков из гуайавы, сапоте и анноны. [51] Сомнительного вида врач рекламирует яйца игуаны, будто бы способствующие успехам в сексе.
51
Гуайава– тропическое растение, плод которого размером и формой напоминает лимон (или грушу, в зависимости от сорта) и имеет довольно плотную зеленую кожуру и беловато-кремовую мякоть со множеством косточек.
Сапоте– общее название, объединяющее несколько разновидностей этого тропического фрукта (сапоте белый, сапоте желтый, он же пьяный, и др.).
Аннона(гуанабана) – продолговатый темно-зеленый плод, по форме напоминающий еловую шишку, но весит он от 2 до 4 кг, а то и больше, и покрыт шипами.
Люди Мани, пряча оружие, расхаживают вдоль очереди взад-вперед, бдительно следя, как бы кто не сбежал с долларами.
– Говорят, кому-то это удалось.
– Точно. Говорят, что одна сеньорита в очереди стала жаловаться на неотложную потребность помочиться. Головорезы Мани велели ей обождать, ко она закатила скандал, согнулась пополам, схватилась обеими руками за почки и умоляла, говоря, что они вот-вот лопнут. В конце концов ей было сказано, чтобы она облегчилась за мусорными бачками в конце переулка. Но хитрющая девица не только хотела сделать пи-пи, но стала делать и а-а, и тот, кого поставили следить, чтобы она не сбежала, вынужден был смотреть в другую сторону, потому что противно – да и примета дурная – видеть, как другой какает. Этим она и воспользовалась, упрятала деньжищи за пазуху и рванула пулей, пукнув напоследок – будто надувную куклу булавкой проткнули. Когда стрелок снова обернулся, он обнаружил только кучу да вымазанный в дерьме доллар, воткнутый туда уголком и развернутый, как знамя. Много квадр он гнался за беглянкой, в ярости посылая пулю за пулей, чтобы наказать ее за наглость и грязное свинство, но, наконец, его пули устали от промахов и даровали ей помилование. Говорят, этот человек так и не перестал чувствовать себя тряпкой, а в ушах у него и до сих пор гремит хохот девицы. Говорят, эта самая сеньорита отправилась в лавчонки контрабандистов и потратила всю тысячу долларов на кружевные трусики и «Молоко любимой женщины», [52] с целью заполучить ребенка от своего дружка механика.
52
«Молоко любимой женщины»– ошибочное название немецкого вина «Liebfraumilch» («Млеко Богородицы»).