Леопард охотится в темноте
Шрифт:
– О, мой господин. – Она едва не разрыдалась.
– Повтори!
Она подчинилась, а потом бросилась в его объятия. Она прижалась к нему, а он – к ней.
– Я еще увижу тебя?
– Нет. Ты должна забыть меня.
– Никогда. – Сара зарыдала. – Я никогда не забуду тебя, мой господин, даже если доживу до старости.
Охранники растащили их. На плац выехал «лендровер», в него посадили Сару.
Он увидел в заднем окне ее лицо, ее прекрасное лицо.
На третий день охранники вывели Тунгату из камеры и доставили на командный пункт Питера Фунгаберы.
– Женщина готова говорить с тобой. Вы будете разговаривать только по-английски. Разговор будет записываться. – Питер показал на установленный рядом с рацией магнитофон. – Если ты попытаешься передать сообщение на синдебеле, его переведут.
– Условные слова будут произнесены на синдебеле, – сказал Тунгата.
– Это допускается, но ничего, кроме них. – Он критически оглядел Тунгату. – Очень рад, что ты так хорошо выглядишь, товарищ. Немного пищи и отдых творят настоящие чудеса.
Тунгата был одет в летнюю старую, но выстиранную и отглаженную форму. Он все еще выглядел изможденным и слабым, но кожа уже не казалась серой и пыльной, а глаза блестели. Опухоль на щеке от укуса гадюки спала, рана была покрыта сухой коркой без признаков инфекции.
Питер Фунгабера кивнул капитану и передал микрофон Тунгате, одновременно нажав кнопку «запись» магнитофона.
– Говорит Тунгата Зебив.
– Мой господин, это Сара. – Ее голос был искажен помехами, но он все равно узнал бы его среди сотен других. Он едва не задохнулся от любви в ней.
– Ты в безопасности?
– Я в Францистауне. Обо мне заботится Красный Крест.
– У тебя есть сообщение для меня?
– Твоя прекрасная птичка взлетела быстро и высоко, – сказала она на синдебеле. – Я встретилась с людьми. Не отчаивайся.
– Хорошо, я хочу, чтобы ты…
Питер Фунгабера выхватил микрофон из его руки.
– Извини, товарищ. Я плачу за звонок.
Он поднес микрофон к губам и нажал кнопку пере-дачи.
– Конец связи.
Питер бросил микрофон капитану.
– Пусть разговор переведет один из матабелов, которому мы доверяем. Перевод немедленно принеси мне.
Он повернулся к Тунгате.
– Каникулы закончились, товарищ, пора приниматься за работу. Отправимся в путь?
Удастся ли ему затянуть поиски гробницы Лобенгулы надолго? Дорог был каждый час – еще один час жизни, еще один час надежды.
– Прошло почти двадцать лет с тех пор, когда дед показал мне место. Я многое забыл…
– Твоя память ясна, как небо над нашими головами, – перебил его Питер Фунгабера. – Всем известна твоя способность запоминать лица и имена, товарищ. Я сам видел, как ты выступал на ассамблее без записей. Кроме того, вертолет доставит нас прямо до места.
– Так не получится. Я приходил туда пешком. С воздуха я не увижу ориентиров.
Они повторили по полузаросшим дорогам путь, проделанный Тунгатой и старым Гидеоном много лет назад, и Тунгата действительно не смог найти начальную точку – россыпь камней в русле реки и скалу, похожую на спящего льва. Три дня ушли на поиски, Фунгабера становился все более раздраженным, пока они наконец не пришли в крошечную деревню с лавкой, которую Тунгата смог вспомнить.
– Хау! Старая дорога. Да, мост снесло потоком много лет назад. Им больше не пользуются, а новая дорога проходит так…
Наконец они нашли заброшенную дорогу и через четыре часа вышли к сухому руслу. Старый мост обрушился, превратившись в заросшие лианами бетонные глыбы, но каменная стена выше по течению выглядела так же, как и во время первого путешествия, и Тунгата ощутил приступ ностальгии. Ему показалось, что старый Гидеон находится рядом, он, виновато оглянувшись, даже прошептал:
– Прости меня, Баба, мне придется нарушить клятву.
Странно, но мнимое присутствие старого Гидеона подействовало на Тунгату успокаивающе.
– Дорога здесь, – сказал он.
Они оставили «лендровер» у разрушенного моста и пошли дальше пешком.
Тунгата пошел впереди, за ним следовали два вооруженных десантника. Он шел неторопливым шагом, вызывавшим раздражение Фунгаберы, который замыкал маленькую колонну. Тунгата дал волю своему воображению. Он вдруг почувствовал себя участником исхода матабелов почти сто лет назад, стал воплощением своего прапрадеда Ганданга, сохранившего верность королю до последней минуты. Он почувствовал отчаяние побежденного народа, ужас от того, что в любой момент из леса могли появиться белые преследователи со своими трехногими лающими пулеметами. Казалось, он слышал причитания женщин и детей, мычание скота, нашедшего свою смерть в этом суровом неприветливом месте.
Когда запряженные в повозку быки пали, Ганданг приказал тащить повозку короля воинам из своего знаменитого полка Инияти. Тунгата представил себе страдавшего ожирением, больного обреченного короля, человека, попавшего в жернова истории и судьбы и растертого ими в порошок.
«А теперь окончательная измена, – мрачно подумал Тунгата. – Эти машоны вновь нарушат его покой, и приведу их я».
Три раза он намеренно сворачивал не на ту тропу, испытывая терпение Фунгаберы. На третий раз Питер приказал сорвать с него одежду, связать руки и ноги и принялся стегать Тунгату, как собаку, плеткой из кожи гиппопотама, впервые примененной в Африке арабскими работорговцами, пока серая земля под ним не пропиталась кровью.
Скорее унижение, чем боль, заставило Тунгату повернуть назад и найти верные ориентиры. Когда они подошли к горе, она появилась так же неожиданно, как и во время первого визита Тунгаты.
Они шли по узкому ущелью между черных скал, отполированных бурными потоками на протяжении многих тысячелетий. Они шли мимо заполненных вонючей зеленой водой впадин, в которых копошились гигантские усатые сомы и над которыми летали прекрасные бабочки с раздвоенными, как у ласточек, хвостами, похожие на алые и синие драгоценные камни.
Они перебирались через камни, размерами и цветом напоминавшие слонов, потом, за поворотом, скалы вдруг расступились. Перед ними высоко в небо уходила гора Лобенгулы, по сравнению с которой даже пирамиды египетских фараонов казались карликами.
Крутые склоны заросли лишайником двадцати различных оттенков желтого, охрового и малахитового цветов. На верхних ярусах горы расположилась колония стервятников. Взрослые птицы легко взмывали над раскаленным ущельем и, используя восходящие потоки, кружили над горой.