Лепестки на ветру
Шрифт:
— Можно поцеловать тебя в твои настоящие губы? Это очень красивые губы.
Не дожидаясь разрешения, он нежно прижался ко мне губами. О, это трепетное чувство от столь нежного поцелуя! Почему не все мужчины знают, что это самый верный способ начать? Кому из женщин хочется, чтобы ее сразу съели живьем, задушили беспардонным языком? Во всяком случае не мне: я хочу, чтобы на мне играли, как на скрипке, от легкого пианиссимо в медленном темпе, переходящем через легато в крещендо. Я хотела, чтобы меня деликатно вели к высотам экстаза, которые могли покориться мне только при условии, что нужные слова звучат в нужный момент, а еще до того, как пошли в ход руки, прозвучат самые нежные поцелуи. Если накануне он лишь слегка попробовал меня, то сегодня
Он был весь волосатый. Джулиан был, напротив, абсолютно гладок, за исключением одного кустика, который узкой полоской тянулся до пупка. И Джулиан никогда не целовал мои ноги, пахнущие розой после долгой ароматической ванны, которую я приняла перед тем, как натянуть на себя старую рабочую одежду. Барт поцеловал мой каждый пальчик, прежде чем передвинуться выше. Мне казалось, я чувствую на себе тяжелый, серый взгляд бабушкиных глаз, ее страстное желание отправить нас обоих в преисподнюю. Я выключила сознание, отгородилась от этого видения, отдалась своим чувствам и этому мужчине, который вел себя сейчас, как настоящий возлюбленный.
Но я знала, что он меня не любит. Он просто использует меня, как замену для своей жены, а когда она вернется, то я больше не увижу его. Я знала, знала это, и все же я продолжала брать и давать, пока мы не уснули друг у друга в объятиях.
Мне приснился сон. В серебряной музыкальной шкатулке, которую подарил мне отец, когда мне было шесть лет, сидел Джулиан. Он все вращался и вращался, всякий раз обращая свое лицо ко мне, а затем у него выросли усы, и это уже был не Джулиан, а Пол, который глядел очень грустно. Я быстро-быстро побежала, чтобы спасти его от смерти в этой музыкальной шкатулке, которая вдруг превратилась в гроб, а внутри его уже лежал Крис с сомкнутыми веками и скрещенными на груди руками… он был мертв, мертв. Крис!
Я проснулась и увидела, что Барт уже ушел, а моя подушка вся мокрая от слез. Мама, ну зачем ты все это начала, зачем? Крепко держа своего маленького сынишку за руку, я вывела его на улицу по дороге на работу. Где-то вдалеке я как будто слышала зовущий меня голос, а вместе с ним долетел и аромат старомодных роз. Пол, ну почему ты не едешь, чтобы спасти меня от меня самой, почему только мысленно зовешь меня?
Первая часть была сыграна. Часть вторая начнется тогда, когда моя мать узнает, что я ношу ребенка Барта, а еще есть бабушка, с нее тоже причитается и немало. Подняв глаза, я увидела, что горы самодовольно ухмыляются, устремляясь вверх. Я наконец ответила на их призыв. На их мучительный вопль о мести.
ПЕРЕТАСОВКА КАРТ
— Кэти, ведь ты говорила мне, что предосторожности не нужны!
— Они и не были нужны. Я хочу от тебя ребенка.
— Ты хочешь от меня ребенка? Что ты, черт возьми, себе думаешь, что я женюсь на тебе?
— Нет. У меня свой расчет. Я предполагала, что ты позабавишься со мной, а затем вернешься к своей жене и найдешь себе другую забаву. А у меня останется то, что я сама себе распланировала — твое дитя. Теперь я могу отваливать. Так что поцелуй меня, Барт, как еще одну из твоих маленьких интрижек.
Он разозлился. Мы сидели в моей гостиной, а за окном бушевала метель. Снег громоздился огромными сугробами высотой до самого окна, а я была у камина и вязала детскую кофточку, чтобы затем перейти к пинеткам. Я собиралась провязать две петли вместе, но тут Барт схватил мое вязание и отшвырнул его в сторону.
— Петли убегут! — закричала я в отчаянии.
— Какого черта ты собираешься со мной сделать, Кэти? Ты знаешь, что я не могу на тебе жениться! И я никогда не врал тебе и не обещал ничего. Ты играешь в какую-то игру. — Он задохнулся и зарылся лицом в ладони, потом опустил руки и взмолился: — Я люблю тебя. Я хочу, чтобы ты всегда была со мной, и я тоже хочу ребенка от тебя. Какую же игру ты теперь затеяла?
— Обычную
— Послушай, — сказал он, стараясь вновь обрести контроль над ситуацией, — объясни, что ты имеешь в виду, говори прямо. Из-за того, что вернулась моя жена, ничто не должно меняться между нами. У тебя всегда будет место в моей жизни.
— В твоей жизни? Не лучше ли сказать на обочине твоей жизни?
Первый раз в его голосе зазвучала покорность.
— Кэти, будь благоразумной. Я люблю тебя, но и жену свою я тоже люблю. Иногда я не могу отделить тебя от нее. Она вернулась совсем другая, я тебе уже говорил, и теперь она такая же, как тогда, когда мы с ней познакомились. Возможно, помолодевшие фигура, лицо придали ей уверенности, которую она подрастеряла, поэтому сейчас она опять нежна и добра со мной. Какова бы ни была причина, я рад этой перемене. Даже когда она мне не нравилась, я продолжал ее любить. Когда она становилась мне вовсе ненавистна, я в отместку уходил к другим женщинам, но любил я все же ее. Один момент вызывает у нас неизменное противоборство — это ее нежелание иметь ребенка, пусть даже приемного. Конечно, что говорить, сейчас она уже слишком стара, чтобы рожать детей. Пожалуйста, Кэти, останься! Не уходи! Не увози моего ребенка, ведь тогда я никогда не узнаю, что будет с ним или с ней… или с тобой.
Я решила выложить все начистоту.
— Хорошо, я останусь, но при одном условии. Ты получишь ребенка, о котором всегда мечтал только в том случае, если разведешься с ней и женишься на мне. Иначе я уезжаю далеко-далеко, а значит забираю с собой и твое дитя. Возможно, я напишу тебе, кто родился — сын или дочь, а может быть и нет. В любом случае, если я уеду, ты будешь навсегда вычеркнут из моей жизни.
Я подумала: «Вы только посмотрите на него, он ведет себя так, как если бы в завещании не было приписки, запрещающей его жене иметь детей. Защищает ее! В точности, как Крис, а ведь он все знает. Он ведь сам составлял это завещание. Он не может этого не знать».
Он стоял у камина, положив руку на каминную доску, потом оперся лбом на эту руку и уставил неподвижный взор в огонь. Другая рука была у него за спиной, стиснутая в кулак. Его смятенные мысли были так глубоки и сильны, что, казалось, они достигают внешнего мира, по крайней мере во мне поднялась волна сочувствия. Затем он обернулся ко мне и посмотрел мне прямо в глаза.
— Господи, — сказал он, пораженный сделанным открытием, —так ты все это распланировала заранее? И ты явилась сюда, чтобы исполнить давно задуманное? Но почему? Почему ты выбрала для своих замыслов именно меня? Что я тебе сделал, Кэти, ведь я только любил тебя! Это правда, что все началось с секса, да я бы хотел, чтобы этим оно и ограничивалось, но оно переросло в нечто гораздо большее. Мне нравится быть с тобой, просто сидеть и разговаривать, или гулять в лесу. С тобой я чувствую себя очень уютно. Мне нравится, как ты меня ждешь, как дотрагиваешься до щеки, когда проходишь мимо, как ерошишь мне волосы и целуешь меня в шею, мне нравится, как нежно, робко ты просыпаешься и улыбаешься мне. Мне нравятся твои умные игры, в которых ты всегда оставляешь мне одни догадки, но мне от них хорошо. У меня такое чувство, что в одной женщине я имею целых десять, и я совершенно не могу без тебя. Но я не могу оставить свою жену и жениться на тебе. Я ей нужен!
— Тебе бы стоило пойти на сцену, Барт. Твои слова тронули меня до слез.
— Черт тебя побери, почему ты так легко об этом говоришь? Ты просто вздернула меня на дыбу, а теперь подкручиваешь болты! Не заставляй меня тебя ненавидеть и разрушать лучшее, что было в моей жизни!
С этими словами он рванулся из дома, и я осталась одна, с горечью сознавая, что я всегда слишком много говорю, ведь на самом деле я готова была оставаться в этом городе столько, сколько я буду ему нужна.
Мы с Эммой и Джори задумали совершить экскурсию в Ричмонд и сделать кое-какие рождественские покупки.