Лепесток красной розы

Миланз Анна

– Внучка?
– тихо повторяю.
– Кто-кто, ну уж точно я вам не внучка. Я узнала обо всех вас спустя восемнадцать лет. И мне такое говорит человек, посмевший разрушить судьбу двух любящих людей.

– Понимаю. Ты зла. Я тоже теперь не могу простить себя за такую вольность.

Еда на тарелке выглядит пусть и убедительно вкусно, вот только звуки желудка не заглушают удары моего сердца. Я и не заметила, как дыхание участилось и меня всю затрясло под давлением участившегося пульса.

– Мне все равно, - честно выдавливаю из себя и обращаюсь к отцу: - Я пришла сюда

поговорить начистоту. У меня есть всего несколько вопросов. И после этого я уйду.

– Я думал, ты останешься на десерт…

– Нет!
– останавливаю его мольбу.
– Здесь не мое место. Меня ждет мама. Поэтому хочу узнать все, что случилось до моего рождения.

Тянусь за своим бокалом, отпивая пару глотков, для того чтобы сбавить засуху в горле. Нервная почва - не лучший попутчик при разговоре. Через несколько секунд в теле спадает напряжение, уступая место расслабленности, хотя я все еще держу ухо востро.

– Хорошо, - первая решает начать миссис Кэмпбелл.
– Все началось во времена, когда твой отец заканчивал университет в Бостоне.

– В Бостоне?!
– Шокировано раскрываю глаза.

– Разве тебе мама не рассказывала, что она с Бостона?
– вмешивается отец, крутя бокал в руке, чем взбалтывает вино.

Отрицательно мотаю головой.

– Так вот, - раздраженно цедит она, не принимая тот факт, что ее перебили, и демонстративно кашляет, - он познакомился с Мартой, как рассказал Джозеф, на вечеринке, устраивающие братства в момент рассвета первокурсников. Вышел незначительный конфликт, перешедший в отношения. Их роман длился два года, если не подводит память. И узнали мы о нем под конец их разрушившихся надежд, ведь мой сын должен был благородно продолжить род.

Кривлю губы на слова «благородно». Мы точно во времена славянских традиций, где наследники должны были ставить свои почести и долги выше любви.

– Мы заметили изменения еще в День Валентина. Мальчишка был сам не свой: нарядился, расчесался, ходил с плутоватой ухмылкой. Вообщем, походил меньше на шкодника. Меня и моего мужа очень насторожило это, а потом и вовсе не обрадовало то, что он встречается с девушкой из простой семьи. Для нас это было ударом.

– Поэтому вы решили убрать маму с дороги?

– Ну не совсем убрать, - мрачно смеется женщина и, разрезав кусок птицы, кладет его в рот. Прожевывает и продолжает: - Мы заботились о благополучии сына и хотели всего самого лучшего. И была вероятность, что она, твоя мама, охотится за нашими деньгами.

– Но это не так!
– горько взвыла и тут же себя укротила.
– Маме ни к чему были ваши деньги. Ей просто не хватало частички, похожая на нее.

– Знаю, дитя. Я поняла это после всего случившегося. Когда наш план был исполнен, Марта сбежала, а сын мог спокойно продолжать учиться и готовиться к предстоящему знакомству со своей невестой.

– С нашей мамой, - выговаривает Джимми, хмуро глянув исподлобья. Старший его тычет локтем.

Ненадолго задержала на нем взгляд, отмечая, таким образом, он просто защищает честь своей матери и не стоит на него грузить свои угрозы, и вернулась к диалогу.

– Объясните мне ваш мотив!
–

требую, выделяя каждое слово.
– Зачем подставлять мою маму?

– Наверное, из-за того, что нас так воспитывают, Ханна. Мы идем наперекор стереотипам современности и чтим наши устои. В нас закладывают те взгляды, которые нестандартны другим, как например, вся ситуация с твоими родителями.
– Женщина сочувственно поглядывает на своего сына и снова нацепляет на лицо маску холодности.
– Мне очень жаль, что произошло несколько лет назад. Наши поступки с покойным мужем были лишены здравого смысла. Мы даже не знали, что твоя мама будет беременна. Думаю, если бы она сказала об этом Джозефу, все было бы по-другому.

Опускаю голову и сначала медленно, затем резко качаю головой:

– Ничего бы не было по-другому. Вы не переставали бы потешаться над моей мамой, ставили бы ее в неловкие положения и каждый раз напоминали бы ее статус…

Гляжу на отца, который не спускает глаз с меня, видимо, понимая, как сильно он смог надломить себя. Я не выражаю ничего на лице, остаюсь непреклонной к излишнему проявлению то ли понятия, то ли неизвестности.

– Ханна, я понимаю, ты зла на меня и своего отца. Но не вини его. Пусть вся твоя злость будет направлена на меня, - говорит она уверенно, но никаких намеком на истинные раскаяние и теплоту нет. Ее тон лишен чувств. Обыденность.

– Что вам сделала моя мама?
– Сдерживаю подкрадывающиеся предательские слезы.

– Что?
– Невинно хлопает глазами.

– Что. Сделала. Вам. Моя. Мама?

Думаю, этот вопрос один из самых важных. Ключ к тому, что могло стать причиной такого изощренности.

– Полюбила твоего отца.

– И поэтому так ненавидите ее?
– Нервно смеюсь.
– Это глупо.

– Когда ты станешь матерью, то лучше поймешь мои чувства, - вставляет она напоследок и запивает слова бокалом вина. Воцаряется тишина.

Мать и дитя понятия очень близкие, но и одновременно разные. Я не могу знать точно, какая связь образуется между ними. Одно мне ясно точно — женщина, любящая своего ребенка, не будет его ставить в свои рамки, не станет загонять, как корову в стойло, а примет все его идеи с ясной головой. Потому что жить на попечении своей мамы — это пуще не знанию, как самостоятельно жить, как себя реализовать в деятельности и найти свой путь.

Она удовлетворяла свои желания. На сына ей наплевать.

– Я ухожу, - твердо заключаю и встаю со своего места, игнорируя свои внутренние отголоски. Все равно, как это выглядит со стороны. Я услышала главное от своей бабушки и некоторые пазлы смогли собраться воедино.

Еда так и остается остывать, пока по комнате раздается скрежет стула о мрамор или камня, и следую отсюда прочь. За спиной слышу, как кто-то поднимается с места и успевает нагнать на повороте в прихожую. Меня приобнимают за плечи.

– Ханна, успокойся. Что с тобой?
– Поправив выбившийся локон, Эрик заботливо заправляет за ухо.

– Я хочу отсюда уехать. Пожалуйста.

– Ты больше ничего не хочешь знать?

– Нет, - шепчу и хватаюсь за его рубашку, комкая.- Отвезешь меня домой?