Предвосхищенье бытиемИ хрустом яблок,И этим яростным огнем,В который падать.Предощущенье переменИ пенье скрипки,И таяли средь этих стенМои улыбки.Предчувствие тебя, о больИ о разлука.И быль, поросшая быльем,И мука…
Осень. Листва улетает, как птицы
Осень.Листва улетает, как птицы.Вдаль
уплывает кораблик бумажный.Солнца лучи – это желтые спицы,Бабушка-время которыми вяжетВнукам любимым одежки «на вырост»,Все в этой жизни успеет сноситься.Солнца лучи догорают, как хворост,В них опаленные листья… иль птицы.
Сплету до боли пальцы
сплету до боли пальцы право полноне думать наступая на лучи жизнь-ксилофончто делать если вне ее октавы сломанритм мотив забыт или забит на сломготовят дом в котором мы любили надоостановить иглу винил крошится кожаободрана с дивана как с меня шучуне бойся мне легко и пусто кладав развалинах не сыщешь что жееще ты хочешь нет ни чувствни мыслей ни страданийлимит исчерпан жажда переменволной по прошлому долой и вонотсюда и оттуда прочь кого обманешьсирена песней если глухи все ремейксобытий восемь миллиметров лонжеронлюбви удерживал надежно бред нелепотеряя оперенье падать какие острые ножиневыносимо глупо просить о милости тебя и летовремя выдирает из меня все это просто жизнь
Все глубже
Ничего не меняется: через года —Желтый войлочный шелест неизданной книгиПолирует – до блеска – осколок-агатИ расписан граффити – веселенько – флигель,Где за дверью – забитой крест-накрест – никтоВосхищенно не ловит бенгальские искры.Обдирает иголка – виток за виткомНа виниле – когда-то напетые мысли.Превращает – в ничто – соль эскизы чудес,Прогорает – дотла – рукописное слово.Тишина равновесья – бемоль и диезОбнялись и по тропам неведомым бродят.Ничего не меняется: даже когдаТы латаешь прорехи – непрочная ниткаПришивает мгновения счастья к годам.…Но все глубже в спирали вползают улитки…
Перелетно
Да, так вот…
Не кривись, это тоже слова, ничем других не хуже, и кто сказал, что можно без них обойтись? Впрочем, видимо, можно, как можно обойтись и без многого прочего, например без всех тех вещей, за которыми мы в суете убегаем из понедельников наших недель и бежим – мимо вторников в среды и дальше, туда, где дождей четверговых стена заслоняет перспективы пятничных /пряничных?/ посиделок на кухнях коммуналок, где выросли мы.
Выросли мы?
Неужели?
Я никак не могу примириться с часами, это воинство кружит вокруг, это совы Франсиско… Траектория стрелок повторяет со свистом путь пращи, что повергнет сто Голиафов, нет, не сто, а значительно больше – без счету и в сроки, что никто не способен узнать. Мы с часами не дружим, они, словно вредный мальчишка, отнимают/ломают все то, что мне дорого было…
Это грустное «было» из были прорастает, шурша, изначально засохшее «было». И ванильная палочка пахнет теперь нафталином. Длиннополые наши пальто, рукавами взмахнув – перелетно! – парят между моим Антаресом и Кастором… или Поллуксом…
Трехрожковая люстра – не путать с «Трехгрошовой оперой» Брехта и не путать с «Любовью к трем апельсинам» Гоцци! – трехрожковая люстра сияет, и три ослепительных зайчика пляшут на ярких обоях… и тают… И выцветают обои… лица на фотографиях… в книгах страницы… радуги… меланин в радужине…
Маем соловьиным маялась, кружила «на ребрах» «Синяя рапсодия». Пётр и Лев. Синий иней как билет в одну сторону.
В одну сторону…
В одну сторону – администрация порта, в другую – два еврея, Иванов и Рабинович, дело ведь не в фамилии и не в линии на ладони, и даже не в доле – в недоле, которую сами взрастили на своих шести сотках и в «шестисотых», да и в шестидесятых, ибо мои ровесники – вестники Апокалипсиса.
Тсс, это вам не коммунальная кухня, где с пол-литрой сидит дядя Вася в тренировочных синих «с коленями» и в стоптанных тапочках. И не лавочка, где пенсионерки /а все им неймется, чай, довоенные пионерки!/ судачат, примечая дворовые немудреные новости.
И вообще – это не вам и не нам.
Le chien du jardinier. La Seine est une rivi;re en France. La France sont des violettes bleues et les vins rouges. Non ma faute que non mon chien… Le chien мuet se noyait en Seine…
Желание заговорить по-французски… Взлететь в небо… Остановить время…
Вечер пятницы обрушивается в субботу, в заботу о хлебе насущном и в жажду: зрелищ! Или хотя бы водки – дешевой и не паленой, разве мало у нас пшенички?
Рыщут стрелки по циферблату и по блату находят время для дела. Безучастна, ждет потеха своего часа /или счастья?/, но вместо него заявляется воскресенье – веселье сквозь предощущение нового круга…
ничем других не хуже
Неужели?
примириться с часами
– перелетно!
мои ровесники
счастья
Сорвало
Я – идиотка, как верно последует изВсех ситуаций, в которые я попадала.Лестниц перила стекают – по капелькам – вниз,В трубную темень бездонно-безмолвных подвалов.А турбулентность подъездов вздымает все вышеПыль – в золотые колонны, – чтоб крышу сорвало.Жизнь на руках голубыми прожилками вышьетКружево – взглянет – и выкрасит кружево – алым.Мир черно-белый застегнут на кнопки в альбомах,Что тебе надо – он глух и тебя не услышит.Мир на виниле истертом – запретная зона.Что тебе надо?Ты – есть, ты – пока еще – дышишь.В поисках выхода сгинуло эхо в подвале,Но, аллергически всхлипнув, весенняя вербаВыкрикнет – в синее небо – отчаянно: – МАЛО!…Я – идиотка, как верно, как верно, как верно…
Желтоглазый
Тычется нежно губами теленок в сосок,Бьется в висок оголтело японская мать.Бегает, нервно петляя, рефрен между строк:Черт побери!Знать бы чёрту, что надо забрать…Замшево-теплая теля набычилась, злобится,Острым копытцем грозит – мол, убойся, чертяка!Мать самурая с катаной по горнице носится,Хвост и рога норовит для похлебки оттяпать.Черт на полати – там бабка с клюкою геройской,Черт к потолку – там котяра таится на балке.Дед домовой исхитрился с подножкой, по-свойски!Мыши за ворот и ну щекотаться, нахалки!Бедный нечистый взопрел – пахнет шерстью и серой.Визги и грохот из дома – ратуйте, селяне!Бабка с полатей таки по сопатке огрела,Дед захихикал, урезавши туш на баяне.Капает юшка горяче-соленая чертушки.Слезы и сопли по морде ладонью размазав:– Вот ужо будет вам нынче и драться, и ерничать! —Всхлипнул и канул, как не был, рогач желтоглазый.Тычется нежно губами теленок в сосок,Бьется в висок оголтело японская мать.Бегает, нервно петляя, рефрен между строк:Черт побери!Где бы черта еще отыскать…