Лермонтов в Москве. Эссе
Шрифт:
Возвратившись в гостиницу, молодежь толпилась у стола, с нетерпением ожидая обеда. Только поэт не принимал участия в общей суете. Он не слышал шума и разговоров. Стоя на коленях около стула, что-то быстро писал. Жизненный материал подчинен в стихотворении глубокому смыслу. Стихотворение написано о зле, царящем в мире.
Так много думал об этом Лермонтов. Отброшено все, уводящее от основной темы. Его нищий зряч. Образ создан под влиянием живописи старых мастеров, живописи, окружавшей поэта в монастыре. Обличительный пафос стихотворения воплощен в позе человека с протянутой рукой и негодующим взором:
Куска лишь хлеба он просил,
И взор являл живую муку,
И кто-то
В его протянутую руку.
Летом 1831 года не без некоторой связи с английской литературой Лермонтов написал два стихотворения, относящиеся к лучшим произведениям его юношеской лирики.
У Вальтера Скотта, собиравшего шотландские легенды, есть большая баллада о далеком предке Лермонтова Томасе Лермонте, прозванном Рифмачом и жившем, по преданию, в XV веке в своем замке в Эрсильдуне, в Южной Шотландии. Искусство писать рифмованные стихи было тогда еще внове, а Томас Лермонт, как сообщает Вальтер Скотт, создал поэму «Тристан и Изольда». За свое высокое искусство он был награжден в царстве фей золотой арфой. Легенда эта не могла не увлечь и нашего юного поэта, о чем свидетельствует его стихотворение «Желание» (1831). Оставшись вечером на бельведере большого прекрасного дома в Середникове (мы это знаем из приписки к стихотворению), Лермонтов писал: «Зачем я не птица, не ворон степной, //Пролетевший сейчас надо мной?» Он хотел бы унестись в далекую Шотландию и прикоснуться к арфе своего предка - поэта и волшебника, висящей на стене старинного родового замка: «И по сводам бы звук полетел». О звуках часто пишет Лермонтов. Даже смысла ищет он в самом музыкальном звучанье слов. На эту тему написано одно из самых прекрасных позднейших его стихотворений: «Есть речи - значенье //Темно иль ничтожно,//Но им без волненья //Внимать невозможно» (1840). Речи эти, о которых говорит поэт, сильны своей музыкой.
Главу, где мы говорили о жанре исповеди, закончим исповедью самого Лермонтова:
Моя душа, я помню, с детских лет
Чудесного искала.
Эта исповедь - поэтический сплав идей. Здесь и кольриджево чудесное, и шеллингов пантеизм, и байронова воля к действию.
И мысль о вечности, как великан,
Ум человека поражает вдруг,
Когда степей безбрежный океан
Синеет пред глазами; каждый звук
Гармонии вселенной, каждый час
Страданья или радости для нас
Становится понятен…
Но вот вступает новая мелодия: «Так жизнь скучна, когда боренья нет…», «Мне нужно действовать…» И вслед за тем предчувствие своей трагической судьбы: «Кровавая меня могила ждет».
Для Лермонтова нет ничего выше музыки, и свою исповедь «1831-го июня 11 дня» он заканчивает такими словами:
…мысль сильна,
Когда размером слов не стеснена,
Когда свободна как игра детей,
Как арфы звук в молчании ночей!
Гостям Середникова нередко попадало от «невыносимого мальчишки». Он постоянно острил и писал эпиграммы. На страницах тетради, заполненной в Середникове, есть сатирические зарисовки москвичей, приехавших погостить в усадьбу. Тут и старуха, плачущая над сентиментальным романом, тут и глупая красавица. Все это старые знакомые Лермонтова. Он их встречал и снова встретит зимой в московских гостиных.
В Середникове часто видел он девушку с громадными черными глазами и насмешливым ртом. Звали ее Екатерина Александровна Сушкова или просто Катень-ка, а молодежь прозвала «miss black eyes» - «мисс черноглазая». Она была более развита и начитана, чем барышни ее круга. Ей нравилось быть окруженной поклонниками, она кокетничала и с мальчиком-поэтом. Проводя лето по соседству, у своих родственников в Большакове, приезжала к Столыпиным, а иногда и гостила у них. В парке близ дома почти сходятся две дороги. Правая - через Чертов мост - ведет к церкви, левая, начинаясь около двух сосен, а ныне громадных сосновых пней, - на Большакове Когда-то здесь можно было встретить двух всадников - смуглого подростка и девушку с красивым, но неприятным лицом и резким, надтреснутым смехом.
Е. А. Сушкова.
Миниатюра 30-х гг.
Среди молодых людей было принято за ней ухаживать и притворяться влюбленными. А вот и сцена. На широком парадном дворе перед домом всадница в амазонке кружит вокруг клумбы перед колоннами. Молодежь, столпившись у одной из колонн, с нетерпением ждет представления. Проедет раз, проедет два и вдруг встряхнет головой так, что шпильки рассыплются, а длинные черные волосы под гром аплодисментов разлетятся по ветру…
В августе перед отъездом в Москву гувернер Аркадия Столыпина затеял инсценировку с пением и оркестром. Для этой шутки Лермонтов написал стихотворение. Его распевали утром под окном Сушковой:
«Вблизи тебя до этих пор //Я не слыхал в груди огня». После смерти Лермонтова Сушкова в 1844 году опубликовала это стихотворение среди других под заглавием «Черноокой», изменив последнюю строку. Вместо: «Я не люблю - зачем скрывать!» - как это написано рукой поэта в его творческой тетради, заполненной в Середникове, напечатано: «Я не люблю! Зачем страдать?» - что совершенно меняет смысл стихотворения, которое теперь печатается, конечно, по автографу.
Творчество юного Лермонтова развивалось в русле декабристской традиции, и его выступления против старой дворянской Москвы связаны с сатирой Грибоедова. Передовая молодежь тридцатых годов видела в Чацком борца со старым, отжившим миром, это был тип декабриста. «Горе от ума» возбуждало исключительный интерес. Комедию читали, перечитывали, твердили наизусть во всех уголках России, вокруг нее шли горячие споры. Эти споры особенно обострялись каждый раз или в связи с публикацией отрывков (Николай I разрешил ее издание только в 1833 году), или с постановкой на сцене. Публикация отрывков «Горе от ума» в альманахе «Русская Талия» в 1825 году была встречена бурей возмущения. Хвалебные отзывы «Московского телеграфа» стремился заглушить негодующий голос «Вестника Европы». Печать выражала два мнения - мнение фамусовской Москвы и Москвы прогрессивной. Споры возобновились в связи с постановкой третьего акта на московской сцене в апреле 1830 года и еще более усилились после того, как в ноябре и декабре 1831 года она шла полностью, хотя и со значительными цензурными сокращениями. Чацкого играл Мочалов, Фамусова - Щепкин. В исполнении Мочалова Чацкий был живой, пылкий юноша. Даже самые строгие критики находили, что в минуты наивысшего подъема актер играл прекрасно. Летом 1830 года, в связи с апрельской постановкой, появился первый подробный критический разбор. «Чацкий томим желанием лучшего», «страдает, глядя на несовершенство, на предрассудки своих современников», «облегчает душу свою высказыванием горьких истин», - читаем в «Московском телеграфе».
Обличительные выступления Лермонтова, направленные против фамусовской Москвы, совпадают по времени с постановками «Горе от ума» на московской сцене, Лермонтов присоединяет свой юношеский голос к голосу Грибоедова. Он словно вторит монологам Чацкого, раздающимся со сцены московского театра. Стихотворение «Булевар», первая развернутая сатира Лермонтова на московское светское общество, написано в июле 1830 года. Драма «Странный человек», которая повторяет основное сюжетное построение комедии Грибоедова, является в своей сатирической части развитием замысла «Булевара». Следующий сатирический выпад Лермонтова - новогодние эпиграммы. Они написаны в конце декабря 1831 года, в момент нового оживления интереса к комедии «Горе от ума» в связи с постановкой на сцене.