Лермонтов в Москве. Эссе
Шрифт:
Тверской бульвар. Литография А. Кадоля. 1830-е гг.
Приехав в июле 1830 года из Середникова в Москву (возможно, по делам, связанным с поступлением в университет), Лермонтов побывал на Тверском бульваре. От двух до трех здесь обычно собиралось светское общество. Хотя летом большинство разъезжалось по своим подмосковным, но кое-кого из завсегдатаев Тверского бульвара еще можно было встретить. Эти встречи
«В следующей сатире всех разругать, и одну грустную строфу. Под конец сказать, что [они] я напрасно писал и что если б это перо в палку обратилось, а какое-нибудь божество новых времен приударило в них, оно - лучше». И на другой странице:
С минуту лишь с бульвара прибежав,
Я взял перо…
…Сатиров я, для помощи призвав, -
Подговорю, - и все пойдет на лад.
–
Ругай людей, но лишь ругай остро;
Не то -…ко всем чертям твое перо!
Так начинает Лермонтов свою сатиру на фамусовскую Москву.
Самый эпитет «бульварный», который он повторяет дважды: «бульварный маскерад» и «бульварная семья», - заимствован из монолога Чацкого: «А трое из бульварных лиц, //Которые с полвека молодятся?!»
Стихотворение «Булевар» - пародия на монолог Фамусова о Москве. Предметом сатиры Лермонтова являются те же московские старики, дамы и женихи, которым поет дифирамб Фамусов. «А наши старички??
– Как их возьмет задор, //Засудит об делах, что слово - приговор». И как бы в ответ Фамусову Лермонтов рисует сатирические портреты стариков на Тверском бульваре: «И ты, мой старец с рыжим париком, //Ты, депутат столетий и могил…», «…Подалее на креслах там другой; //Едва сидит согбенный сын земли…»
В дряхлом, «согбенном» старце «в сто лет» некоторые комментаторы склонны видеть издателя «Дамского журнала» П. И. Шаликова. Но Шаликову в то время было 62 года; он прожил еще 20 лет и умер только в 1852 году.
Портрет Шаликова Лермонтов нарисовал в эпиграмме, обращенной к нему полтора года спустя, в декабре 1831-го. Этот портрет живого, подвижного человека никак не соответствует дряхлому облику старика из стихотворения «Булевар».
Воздав хвалу дамам, Фамусов восхищается московскими девицами, их благонравьем, их воспитанием, с восторгом восклицая: «Словечка в простоте не скажут, все с ужимкой…»
Отметив «спесь» в пошлой болтовне «дам», Лермонтов обращается к дочкам, гуляющим на бульваре в сопровождении «маменек»:
О, верьте мне, красавицы Москвы,
Блистательный ваш головной убор
Вскружить не в силах нашей головы.
Все платья, шляпы, букли ваши - вздор,
Такой же вздор, какой твердите вы…
Особенно резко выступает юный поэт против московских «женихов», невежественных отпрысков родовитых фамилий, по поводу которых одобрительно заявляет Фамусов вошедшей в обиходную речь формулой, словами, ставшими чуть не пословицей: «…У нас уж исстари ведется, //Что по отцу и сыну честь…» Лермонтов зло смеется над новыми московскими Митрофанушками: «О женихи! о бедный Мосолов… Но ты согласен на свою беду, //Что лучше все же думать говорить, //Чем глупо думать, и глупей судить».
Светскому обществу Лермонтов противопоставляет народ, говоря, что если бы весь наш народ был похож на пустоголового Мосолова, то он бросился бы вон из России.
Лермонтов принадлежал к поколению, детство и юность которого были овеяны героикой Отечественной войны 1812 года. Люди этого поколения привыкли с ранних лет встречать участников войны, восторженно слушать их рассказы о борьбе за Москву, о Бородинском сражении, о Березине, о взятии Парижа. Герцен назвал эти рассказы своей колыбельной песней, своей Илиадой и Одиссеей. Такой колыбельной песней были они и для Лермонтова. Он слышал их еще в детстве и от своего отца, служившего в ополчении, и от деда Афанасия Алексеевича Столыпина, героя Бородина, «доблестное бесстрашие» которого надолго осталось в памяти его боевых товарищей. Немало рассказов услышал Лермонтов и по приезде в Москву.
В семье Мещериновых встречал он генерала Меликова, потерявшего руку в Бородинском сражении. Хозяин дома и его друг, безрукий генерал, оба участника Отечественной войны, окруженные толпой детей и подростков, заводили разговоры о героических днях и делились боевыми воспоминаниями. При Бородине был и Дмитрий Алексеевич Столыпин, владелец Середникова, до того прославившийся храбростью под Аустерлицем. Д. А. Столыпин - военный специалист, и его статьи по артиллерии были отмечены в свое время.
Много слышал поэт солдатских рассказов об этой народной войне. Он слышал их не только в Тарханах, но и в Середникове. Документально известно, что тридцать семь тамошних крестьян служили в народном ополчении, а середниковский священник М. П. Зерцалов имел бронзовую медаль «1812».
Сражение произошло 26 августа 1812 года при селе Бородино. Сразу за селом простирается открытая, местами всхолмленная равнина. Это и есть Бородинское поле, или поле Бородина, как озаглавлено юношеское стихотворение Лермонтова, посвященное происходившей здесь битве. «Поле Бородина» дошло до нас только в копии, среди стихов 1830 - 1831 годов. Его автограф не сохранился, и мы не знаем, при каких условиях оно написано. Возможно, что стихотворение связано с посещением этого исторического места.
Стихотворение «Поле Бородина» - первый опыт изображения юным Лермонтовым Бородинской битвы, стихотворение, на основе которого через несколько лет уже зрелый поэт создал свое знаменитое «Бородино» - сказ о народном патриотизме, гимн богатырям русского народа, отстоявшим независимость отечества. Но уже здесь главную роль в сражении, имевшем такое большое значение в судьбе России, поэт отвел народу. Героем-рассказчиком он сделал простого человека и в описании событий стал на точку зрения народа. Это было новаторством. Ни один писатель до Лермонтова, описывая Бородинское сражение, не дал крупным планом солдата. «Певец во стане русских воинов» Жуковского являлся ярким примером гимна полководцам и наибольшим контрастом «Бородину» Лермонтова. Только Грибоедов собирался в свою трагедию «1812 год» ввести народного героя, но замысла трагедии не осуществил.
Хотя уже в «Поле Бородина» Лермонтов порвал со старой традицией воспевания полководцев, однако характер героя-рассказчика, участника сражения, не вполне четко очерчен, и образ народа-героя, который так удался Лермонтову в «Бородине», здесь еще не получился. Но в местах наивысшего подъема юному автору удалось найти такие слова, в которых выливалась душа всех русских людей:
И вождь сказал перед полками:
«Ребята, не Москва ль за нами?