Лес. Рисунок на бересте.

Онойко Ольга

Заклятие, которое споют на ладинах, знала каждая достигшая возраста.

Четырем родам,

молодым росткам,

золотым огням…

Солнце опускалось, и посреди поля, вытаптывая незрелый хлеб, вели хоровод. Глухо шуршали деревянные бусы, хомутами

опутавшие загорелые крепкие шеи; босые ноги ударяли по легшим наземь, но еще жестким, колким, упрямым стеблям. Медленно опускалось солнце, и так же медленно тянулась песня, - расколотая мгновенными вздохами, разорванная на тысячу небывалых слогов.

“Че-е-ты… аи ох че-е… А! э-э… аи че-эты-ырё-ом… ох да четыре-ем…”

Аннайн, обняв колени, сидела на вершине холма. Вершину, вроде бы, не просто было найти на едва заметном возвышении, но сюда, на это место, с восходом Луны ляжет Темен Камень, и по всей округе не станет горы выше. Ведка разомкнула зубы, но губ не раскрывала, и тихая, засасывающая, бесконечно повторяющаяся мелодия трепетала у нее позади лба и переносицы. Женщины, переступая посолонь, неслаженно мотали головами. Косы их, растрепанные и пыльные, стали похожи на мочало, по ступням у многих бежали ручейки крови.

Темно-фиолетовые крылья парящих над горизонтом туч были озарены красным солнцем, над полями сгущались тишина и туман, и все труднее, все надрывней тянулась воющая песня, грузно и истово топотали отяжелевшие ноги…

“Де-е-ывя... аи ох! Деывя-а-а-эа… вя-ати… ой ти-и-ай! вре-э-эимё-он…”

Когда последний розовый отсвет померкнет за окоемом, - наступит время Нианетри, танцующие пойдут противусолонь и ведка запоет в голос.

…живородный сон,

да пресвятый он.

Вывели последнее слово, звавшее Хозяйку дня, и день ушел, угасла заря. Хоровод остановился. Упали потные руки, цеплявшиеся за чужую одежду. Ведка встала. Сквозь всхлипы, тяжелое дыхание и стрекот кузнечиков потек, полетел тесный, холодный ручей ее голоса. Две женщины запели вслед. Нианетри сдернула покрывало с небес и высыпали звезды – все разом.

Аннайн подняла камень – уже Камень – положила на место. Камни родили огонь, и один за другим зажглись факелы.

Далеко, - в деревне, которая и днем-то виделась отсюда темными горками бревен у леса, - мужья творящих ладины женщин повернулись спиной к святине и, не оглядываясь, ушли в дома.

Имя Нианетри надвигалось от бездн.

Синим тучам – гром.

Вешней жажде – гон.

Обернулись противусолонь. Пошли.

Ведка запела на вздохе, коверкая горло и дыхание. Шепот, гулкий и ясный, пронесся над застылой землей, просвистел меж стволов опушки и умчался в ледяную пропасть, распахнувшуюся над макушками людей и деревьев.

Хозяйки, сестры, соединенные и неразделимые в одном существе. Иртенайн-Нианетри, Рожаница и Упокоя, Жива-Мора, породившая все и все призывающая к себе… Прииди!

Темен камень полн.

Тих его закон.

Наутро землянка опустела.