Лешие не умирают
Шрифт:
– И что тут?
– Известно, что. Автобусы, мастерские… точнее, все, что от них осталось, – с этими словами он осторожно заглянул в брешь. – А может, и еще что… Так что ушки держи на макушке.
Автобусный парк от ядерной атаки пострадал несильно. Гораздо больше ему досталось от времени. От этого непостижимого четвертого измерения, которое не щадит ничто и никого. Великий, суровый Хронос – нестареющий бог всего, что мы видим вокруг. И уж коли что-то попалось под его суровую руку – со временем это превратится в хаос, так им любимый. В этом месте божество постаралось на славу – порядка тут не наблюдалось.
– Много мы тут автобусов наберем… – Латышев с какой-то безнадегой окинул взглядом грустный пейзаж. – Вагон и маленькую тележку. Может, даже две…
– Может, внутри в боксах что-то поцелее есть? – Максимыч показал на зияющий темнотой провал ворот. Тяжелая створка висела на одной петле, опершись нижним краем о землю, рискуя сорваться от любого дуновения ветерка и улечься рядом со своей сестрой-близняшкой, уже давно валяющейся в пыли. Настолько давно, что сквозь нее успел прорасти молодой каштан.
Саныч что-то хотел возразить, но фраза застряла у него в горле. Из полной темноты бокса, немного сутулясь, вышел щупленький невысокий паренек в джинсах, ботинках с высоким берцем и в какой-то вызывающе легкой футболке. Поблескивая очками, он задрал голову, и из-под ладошки посмотрел на солнце, прикидывая лучший ракурс. Прищурился, деловито огляделся и, достав из-за спины фотоаппарат с внушительным объективом, не обращая никакого внимания на сталкеров, двинулся к покореженному, проржавевшему до дыр автобусу с облупившейся хромовой трехлучевой звездой в круге на «морде». Восхищенно поцокав языком, он с азартом начал фотографировать эту рухлядь.
– Можно я в него пальну? – прозвучал шепот Максима. Он, как только появилась эта неуместная для данного места и времени личность, сразу взял его на мушку своего автомата и не спускал глаз с… он не мог определить что это, поскольку человеком это быть не могло.
Латышев оглянулся и ошалело посмотрел на друга. Осторожно пятясь и не отрывая взгляда от появившегося, он подошел к Максимычу и опустил ствол его автомата.
– Не надо, он не живой… не может быть живым.
– В смысле? Призрак?…
– Не знаю… Вот только я о нем подумал…
– О ком?
Латышев отошел ближе к ремонтному боксу и с опаской заглянул внутрь.
– Да был у меня друг… тогда еще… любил автобусы до безумия. Фотографировал их всегда и везде. От него даже водители шарахаться начали – сначала думали, что террорист какой, а потом среди них вообще слух пошел, что увидеть Юрку с фотоаппаратом – это плохая примета: или с пассажирами поругаешься, или вообще в аварию попадешь. Вот я и подумал, что в этом месте только Юрца не хватает.
Саныч с опаской, все еще не доверяя себе, снова посмотрел на паренька, который вовсю старался, щелкая ржавые остовы.
– Странное у твоего друга увлечение было. Лучше бы девчонок симпатичных фотографировал.
– Странное, – охотно согласился Латышев, – но не самое плохое. Тут, как говорится, на вкус и цвет – все фломастеры разные. Кому-то танки нравились, кому-то самолеты, а Юрику, вот, автобусы. Имеет право.
– Это-то, конечно, так, только как-то непривычно… а что такое фломастеры?
– Карандаши такие разноцветные были.
Максимыч с минуту смотрел на неожиданно появившегося призрака старого знакомого Саныча.
– Это что же получается: в этом месте что представишь, то и появляется?
– Наверное, какая-то аномалия… типа той, что возле нас. Только эта ментальная – мозги нам прочищает и в виде образов пред светлы очи выставляет. Смотри, ничего опасного не представляй, а то мы замучаемся призраков от реальности отделять.
В глубине бокса заворочалось что-то большое и недовольное. Из полного мрака на сталкеров вылезало что-то массивное и явно опасное. Показалась оскаленная рогатая морда подземного ящера, только раза в два больше того, с которым сталкерам пришлось встречаться по просьбе дикого племени.
– Это ты… или настоящий? – Латышев на всякий случай вскинул свой помповик.
– Я, наверное… А что ты хотел – надо было молчать. Это все равно, что сказать: только о картошке не думай… Вот и получи «картошку».
Ящер нервно бил хвостом по бокам. Гибкий, как бич, он свободно проходил через висящую на честном слове створку ворот и каштан. Его маленькие глазки, скрытые под крепкими костными наростами, раздраженно разглядывали стоящих перед ним вооруженных людей. Разрядил обстановку Юрка – он с восхищением обошел ящера, удовлетворенно кивая, и начал с еще большим азартом того фотографировать. Животинке столь уважительное внимание к своей персоне так понравилось, что она выползла на открытый участок и стала с удовольствием позировать, чем вызвала еще больший восторг у фотографа.
– А это уже ты? – Максимыч опустил оружие. Казалось, его респираторная маска сейчас треснет от улыбки на лице.
– Ну, а что делать? Надо ж было чем-то их занять, чтобы под ногами не путались. А так все при деле: один позирует, другой фотографирует. – Саныч включил фонарь и посветил внутрь бокса.
В шарящем по стенам луче фонаря затанцевали кружащиеся в вихре пылинки, но вот он наткнулся на блеснувшую фару, грязное лобовое стекло и такой же знак, как на том поржавевшем автобусе что фотографировал Юрик.
– Гляди-ка, «мерин», почти целый. – Латышев расфокусировал луч, тот стал более рассеянным, но захватил почти весь бокс. Внутри стоял автобус, совершенно целый, только колеса были сняты и лежали рядом, практически готовые к установке. – Колеса прикрутить – и хоть сейчас на маршрут. Лучше не придумаешь.
Он сместился к стене и осветил пространство за пыльным, бордовым «мерседесом».
– Там за ним еще один… не вижу, какой, да и не важно, лишь бы на колесах был. Пошли за Михалычем.