Лешие не умирают
Шрифт:
– И что сие означает? – все еще держа американскую винтовку в руке, я чувствовал, что мне как-то нахамили, но как – еще не понял.
– Я тебе что, переводчик с языка банту? Для меня важно, что она произнесла правильное слово, и это означает, что твои надежды не оправдались. Девчушка действительно наш проводник.
– Мне, между прочим, уже тридцать лет. А «негрилли» – одно из имен моего народа, который больше известен, как пигмеи. – На английском она изъяснялась чуть ли не лучше меня, только со странным присвистывающим птичьим акцентом, что, в сочетании с ее маленьким серьезным личиком, вызвало на лицах бойцов добродушные улыбки. Лично для себя я ее так и назвал – Птичка.
Комок хихикнул
– Как далеко до цели?
– К вечеру дойдем, если не будем рассиживаться.
Птичка взяла свою винтовку и ласково протерла рукавом затворную раму, словно смахнула невидимую пылинку, осевшую на оружии от моих рук.
– Долгие проводы – лишние слезы. – Комок свистнул Монголу, чтобы тот снимался с дозора и двигался замыкающим, а мне указал на глазастую пигмейку, прошептав: – Пойдешь с ней. Может, она тебя чему путному научит.
Девушка сразу свернула с утоптанной дороги в еле заметный просвет между лианами, и по узкой тропке спустилась в русло ручья, весело журчавшего под ногами. Ориентировалась она в лесу, как хозяйка у себя на кухне, деловито обходя огромные деревья и отодвигая миниатюрной рукой свисающие лианы. По ручью идти намного удобнее. Мелкие камни под ногами перекатывались, вода не поднималась выше щиколотки, а редкие заросли, свисающие над головой, не загораживали путь. Девушка шла мягким и бесшумным шагом, вода под ее ногами не издавала ни звука, и создавалось впечатление, что наш отряд сопровождает дриада. По сравнению с ней я создавал много шума, а отряд сзади вообще топотал, как стадо слонов в период гона. Я периодически ловил недовольный, а иногда и откровенно пренебрежительный взгляд проводницы, когда кто-нибудь из наших остолопов (чаще всего это был неуклюжий и громоздкий Гром) оступался на мокром скользком камне, поднимая над ручьем тучу брызг.
Час дороги был достаточно уныл. Я уже изучил в подробностях гибкую спину Птички, нож «Кукри» [22] в ножнах, прикрепленный на ремне у поясницы, широкие натовские шаровары, явно переделанные под фигуру, уже приладился под легкую поступь проводника и уверенно держался рядом.
– А как тебя зовут?
Она покосилась на меня и промолчала.
– Ну, должны же мы как-то к тебе обращаться, если что?
Она улыбнулась.
– Мое имя достаточно сложно для произношения, и потом, мы не произносим своих имен при незнакомцах.
22
Кукри (Кхукри, Кукури) – национальный нож, используемый непальскими гуркхами. Клинок кукри имеет характерный профиль «крыла сокола» с заточкой по вогнутой грани.
– Почему?
– Нет имени – нельзя навредить. Нельзя наслать колдовство.
– Хорошо, я буду звать тебя Птичкой. Ты щебечешь, как они.
Она еще раз улыбнулась.
– Мое имя в примерном переводе означает Большая гордая птица, летящая в небесах. Так что твой вариант вполне подходит. – Девушка поднырнула под толстую ветку и придержала повыше ее для меня. Контакт налаживался.
Я, в свою очередь, помог пролезть под веткой Лбу, а то ведь сломал бы с треском, переполошив все джунгли. Передав ему ее, как эстафетную палочку, поспешил за ушедшей на несколько метров вперед Птичкой. Она сама продолжила разговор.
– А тебя как зовут? Должна же я как-то тебя называть, если что? – она передразнила меня моей же фразой.
– Леший.
Она шепотом произнесла позывной, как бы смакуя, прислушиваясь к звуку, как шелесту листвы.
– И что означает твое имя?
Я смутился. Никогда не задумывался над тем, что имя что-то должно означать. Для цивилизованного человека имя – это всего лишь обозначение его в толпе таких же…
– Дух леса… как-то так.
Проводница остановилась и рассмеялась в голос. Ее заливистый искренний смех не отличался от щебетания птиц в густой листве над нашей головой.
– Тогда ты самый неуклюжий лесной дух, которого я видела. Но признаюсь, что, по сравнению с другими, ты небезнадежен.
Солнце уже встало, и под сводами деревьев парило. Где-то наверху по веткам прыгала стая обезьян, оглашая окрестности громкими криками. Любопытные мордочки выныривали из листвы, разглядывая неожиданно объявившихся родственников-приматов.
– А почему ты… – я пытался подобрать слово, но они все казались как-то не передающими того, что я хотел спросить, – …цивилизованная?
– Я слишком высокая, – ответила она односложно и пошла по ручью, уже не оборачиваясь.
– В смысле, это не плохо, что цивилизованная. Просто я знаю, что пигмеи отвергают цивилизацию. – Я попытался как-то «вырулить», потому что веселые искорки в ее глазах потухли, и стало понятно, что я, как слон в посудной лавке, влез туда, куда не следовало. Прошелся сапогами по болевым точкам, там, где и осторожно нажимать-то нельзя. – Извини… я не хотел обидеть.
Мы еще целый час шли по руслу ручья, пока берега оврага, по которому он тек, не стали возвышаться над нами, как две стены, а ручей не сузился так, что идти по нему смогла бы, наверное, только балерина. Птичка постоянно что-то высматривала по сторонам и, наконец, в том месте, где излучина ручья круто поворачивала влево, указала на толстую лиану, свисающую сверху как канат. Она не стала что-то объяснять, а схватилась за нее и, быстро перебирая руками, забралась наверх. Чистая обезьяна! Вот как за такой поспеть, когда она с той же скоростью передвигается по деревьям, как и по земле? Ничего не оставалось, как последовать за ней. Конечно, я был не так шустр, как она, но уже через пару секунд стоял рядом, чем заслужил одобрительный взгляд. А вот с другими пришлось повозиться. И если специалиста-биолога, которого с легкой руки командира все уже звали Айболитом, втащили довольно легко, то Грома поднимали частями: сначала пулемет с боезапасом, а только затем, громко пыхтя, он вскарабкался по лианам сам.
Весь дальнейший путь девушка молчала. Я несколько раз пытался вызвать ее на разговор – задавал вопросы по флоре и фауне, буйствующим кругом, но Птичка либо отвечала односложно, не вдаваясь в подробности, или оставляла мои потуги ее разговорить без внимания. Дорога, если можно было бы так назвать это безобразие, пролегала среди невысоких холмов, густо покрытых растительностью. Проводница легко выискивала узкие звериные тропки и уверенно вела отряд на север, если и отклонялась от выбранного ею направления на короткое время, то только лишь для того, чтобы обойти уж совершенно непролазные преграды. Хотя у меня была полная уверенность, и пришел я к этому выводу по брошенным ею на бойцов укоризненным взглядам, что, не будь нас рядом, она бы эти препоны даже не заметила.
Время потеряло в джунглях всякий смысл. Точнее, здесь был свой формат времени: день и ночь. И днем жизнь в ее полном смысле отрывалась по полной. Все тут жило по максимуму, не оглядываясь во вчера и не задумываясь о завтра. Только здесь и только сейчас, и на всю катушку, ведь вчера уже прошло, что о нем задумываться, а завтра может и не наступить. И понимали это все: от самой мелкой букашки до самого грозного хищника. Наверное, это и есть основной закон джунглей. Живи на полную!