Лешие не умирают
Шрифт:
Алина долго переводила взгляд с сестры на дверь, за которой скрылся Максим, после чего губа ее предательски задрожала, и на глаза навернулись слезы.
Если общественная столовая находилась в жилом секторе, то «Гарцующий тарантас», этот «рассадник алкоголизма и вертеп, смущающий юные умы», – по мнению Кристины, подруги матери Максимыча и, по счастливому стечению обстоятельств, сенатору, ответственному за социальное обеспечение жителей, перенесли подальше. Находился он недалеко от перехода в малое
Изотов брел по коридорам. Обвинения Ирины и последовавший за этим «от ворот поворот» ввели его в состояние какой-то прострации. Не обращая внимания на окружающих (которым, в свою очередь, тоже не было до него никакого дела), сталкер плелся, опустив голову, весь в своих думах, и сам не заметил, как очутился перед вывеской питейного заведения. Размышляя, зайти или нет, Максим стоял перед дверью и уже собирался развернуться и уйти, как дверь открылась и из шумного зала, заставленного столиками, вышел Латышев.
– О, легок на помине! А я за тобой, – Саныч наклонил голову и заглянул в лицо бывшему воспитаннику. – У-у-у. Грусть-тоска меня съедает? Чё такой взъерошенный?
– Ерошили… вот и взъерошенный, – Максимыч пригладил короткий ежик волос. – Да Ирка…
– Погодь… пошли-ка за столик – я хочу услышать эту историю сначала и в более комфортабельных условиях: под рюмочку бурды, которую наш бармен называет коньяком. Да и Данила там сидит, тебя ждет.
Они зашли в «Тарантас». За дальним столиком, в углу, который «забронировали» себе сталкеры, одинокой скалой возвышался Данила. На столике стоял графин с мутной жидкостью и четыре стопки. На большом блюде лежала запеченная свиная рулька, из которой торчала двузубая вилка.
– У нас что, уже скутеры возле дверей раздают? Ну и сервис!.. Не успел выйти – уже назад заходит с Максимычем. А я уж думал, придется рульку холодной есть.
– Да погодь ты! Видишь, барину плохо, а тебе лишь бы нажраться. – Латышев немного демонстративно заботливо пододвинул Максиму стул, усадил его, налил в стопку местной фирменной самогонки и уселся напротив. – Рассказывай.
– Чё рассказывать? Послала она меня… Сказала, что это чуть ли не я на нее ящера наслал, обвинила во всех грехах и послала. – Максимыч покрутил в пальцах стопку, после чего залпом выпил, не почувствовав обжигающего спирта.
Данила крякнул и, вынув свой боевой нож, которым удобнее перерезать горло ящеру, чем орудовать за столом, отрезал от рульки кусок. Бармен за стойкой поморщился и принес на стол маленький столовый ножичек. Сталкер, взяв в свободную руку эту «зубочистку», критически осмотрел ее и отложил в сторону, решив, что предыдущий столовый прибор для настоящего мужика значительно удобнее.
– Вот, а ты спрашиваешь, чего я не женат. – Он запихал весь кусок в рот и, что-то промычав, выразительно указал жирным ножом на Максимыча, мол, вот он – ответ сидит перед тобой.
– Не, тут не так все просто. – Саныч почесал затылок и махнул свою стопку. – Логика у баб, конечно, вычурная, но она есть. А Ирка – девка умная, не будет она так просто наезжать. Ты говорил, что сильно она побилась?
Максим посмотрел на друзей.
– Нога сломана – на вытяжке. Ну, и голова сильно. Раны большущие: под волосами и на лице. Ну и по мелочи – синяки по всему телу.
Латышев поднял палец.
– Дурень ты! Шрам на лице!.. Теперь понятно.
– Да там не сильно… Вон, у тебя на лбу заросло, и не видно почти. А там отец заштопал – заживет и незаметно будет.
– А я говорю – дурень. Сравнил тоже. У меня… Шрам на роже для мужика всего дороже. А для молодой девчонки – это трагедия всей жизни. Вот что я тебе скажу… – он сделал паузу, чтобы подчеркнуть значимость своего вывода. – Она специально тебя отшила. Пожалела. Чтобы ты с уродиной не жил.
Максим даже рот открыл от удивления.
– Она не уродина!
– Ну, это она так думает, мол, освобожу парня, он счастливым будет. Любит она тебя, дурака. По-настоящему любит. Хотя… черт этих баб поймет.
Дверь раскрылась, и в «Тарантас» зашел еще один посетитель.
– Во, еще один, которому нужно рассказывать прописные истины о бабах. – Латышев помахал рукой в нерешительности замершему в дверях Молодому и лилейным голоском позвал: – Костичееек, мы тут.
Данила чуть не подавился от смеха столовым ножом, который как раз решил применить в качестве зубочистки.
Молодой зарделся, как красна девица, подошел к столу и уселся на единственный свободный стул. А Саныч не унимался и «сыпал соль на кровавый мозоль» парня.
– Как же ты вырвался из цепких лап этой валькирии? Наверное, пришлось применить все, чему я тебя научил?
– Таня нормальная… и она не эта… как ее… не она, в общем.
– Ууу, все намного хуже, чем я думал. Мы его теряем. Ладно. Что теперь уже, – Латышев разлил остатки напитка по рюмкам. – Собственно, давайте, за успешный рейд. Пришли без потерь, задание выполнили. Чтобы всегда так было!
Не успели опрокинуть рюмки, как возле стола, где отдыхали сталкеры, материализовался вестовой. Он посмотрел на бойцов и, выбрав из всех Латышева, вручил открытый пакет. Саныч достал из него сложенный пополам листок и, бегло пробежав по нему глазами, произнес:
– Посидели, блин… Еремин срочно требует нас к себе. Что-то серьезное случилось, раз даже вестовую службу на уши подняли. Пошли.
Данила с сожалением посмотрел на недоеденную рульку, но решительным жестом вложил свой тесак в ножны и поднялся из-за стола.
Глава 8
КТО ВЫ?…
Половину пути они ехали молча, и только когда «уазик» свернул с трассы на узкую дорогу в сторону Духовщины, Григорий подал голос:
– Как они выжили вообще, когда тут такие твари летают?