Шрифт:
Сказка о том,
как Домовой и Леший
хозяйствами поменялись.
Жил когда-то в одной деревеньке, в одном доме старичок-Домовой. Неприметный, незаметный, век свой за печкой коротал, помогал по мере сил хозяевам, следил, чтобы сметана быстро не скисала, чтобы обои от стен не отваливались, да в общем и всё. Хозяева хорошие были, сами со всем справлялись: и приберут, и приготовят. Сытно Домовому жилось, весело. В благодарность по вечерам он своим домочадцам уют устраивал: сидят дед и его старуха-жена
Зимой в деревне тихо, уютно. Снега по пояс, бывало, навалит, всё белым-бело сделается. На морозце дед и соседи ковры свои и половики вытрясают да выбивают. На санках дрова возят или бидоны с молоком. Зима долгая, сонная, неохотно световой день удлиняется. Дождаться только б, когда птицы петь начнут, тепло звать.
А потом, словно в один миг наступает весна, пышно взбитые снеговые перины оседают серой размазнёй, талая вода заполняет каждую ямку, превращая её чуть ли не в озеро. В такую пору без резиновых сапог из дома не выйти. Домовому и так выходить никуда не хочется.
А потом дни становятся длинными, за одну неделю серые леса надевают яркие зелёные кафтаны, со всех щелей вылезают жучки да пачки, мухи с комариками, пчёлки да осы, и снуют весь день туда-сюда, мельтешат, в бороде запутываются.
Глядь. А тут и лето. И в самый его разгар приезжают на побывку шумные, горластые, неугомонные дети. Ну как с ними дом без присмотра оставить? Тем более, что с детьми каждый день – сплошное приключение, которое нельзя пропустить. Тут домовому забот прибавляется. Надо же с хозяйскими внуками поиграться! Да и как отказать себе в удовольствии украдкой пробежать мимо зазевавшегося малыша и пощекотать босые ножки? Вот визгу то! Думают на Мурку, а та лежит на печке, а в ус не дует. А уж какие игрушки у детей замечательные! Все яркие, нарядные, хочешь катай, хочешь пирамидки строй! А не хочешь, так можно куклу в платье в цветочек к себе за печку затащить, а там с ней чаи гонять, ну или в ладушки играть, только чтобы чур выигрывать.
С детьми, хоть и умаешься, зато вечером можно сказку послушать, которую бабуся на ночь читает. Только с детьми так. Деду своему не читает сказок. А жаль, может быть, от этих сказок дед бы тоже стал весёлым, да резвым. А то день-деньской всё старый радиоприёмник слушает, да вздыхает. Или новости на пузатом телеящике смотрит, отчего вздыхает с каждым днём всё больше. Вот уж этот распроклятый телеящик! Как его включат, так жизнь замирает. Все как заледенели, сидят и не шелохнутся, хоть пятки им щекочи, хоть в трубу вой, хоть по оконному стеклу гвоздём царапай.
Домовой на этот ящик злился ужасно, ревновал к нему. Ну слыханное ли дело, для ящика кружевные салфетки купили, а для него нет! А он, чай, подольше в доме живёт, чем этот телевизор. Но для хозяев ценность это была великая, так что домовой его почти не трогал. Ну разве что, в шутку, помехи на самых интересных моментах на экране создавал. И то, совсем чуть-чуть.
К осени дети уезжали, дед с бабусей заготавливали грибов сушёных, варений, солений, всё сносили в погреб, а потом всю зиму этими припасами и лакомились. Даже на новый год. Как эти запасы всегда вкусно пахли травами, укропом да чесноком! А уж кто знает запах сушёных белых, тот никогда его не забудет. Правда лисички наш Домовой любил больше. Особенно когда бабуся жарила их на масле с молодой мелкой картошечкой. Такое лакомство с лучком зелёным, да со сметаной… Ох, не мог Домовой устоять. Да и кто бы смог? А хозяева всегда удивлялись, да ещё так искренне, куда же со сковородки так быстро грибы с картошкой пропали. Хозяйка всё руками всплескивала, да причитала, что домочадцев не прокормить, а Домовой за печкой только довольно и хитро улыбался в бороду.
Так шёл год за годом. И Домовой настолько привык к размеренной жизни, что почти ничего не замечал кругом. Изо дня в день всё примерно одно и то же. Разве что вот Мурка пропала, но это ничего, погуляет и вернётся. А потом, в один день, и дед куда-то запропастился. Видно, в город поехал, или за грибами с ночёвкой. А бабуся-то больше и не печёт ничего. Разве что каши себе сварит на день, да и ту не доедает. Это уж Домового насторожило. Решил он хозяйку развеселить, а то знай, вороной оделась, да ревёт по полдня. И чтобы ей веселей сделалось, Домовой не жалел ни сил, ни фантазии: то в трубу повет, то досками поскрипит, то лампочку мигать заставит, ну чтобы она как гирлянда на новый год мерцала. Все же любят этот праздник. Не помогало. Но Домовой не сдавался. Он решил, что нужно больше шума, как дети летом делали: стал банками греметь, крышки ронять, даже куклу из-за печки выволок, на кресло положил. Обтереть от пыли только чумазую красавицу не успел. Но и это не помогло. Старушка лишь судорожно крестилась, плакала, да тряслась как осиновый лист. Домовой совсем расстроился. Понимая, что с куклой он переборщил, всё-таки хоть бы следы варенья ей с лица надо было смыть (не приняла эта недотрога его угощение, ни ложечки не съела), он вспомнил, как надо успокаивать людей. Как только бабуся легла в очередной раз спать, Домовой, немного замешкавшись, но всё же решился, и влез к ней на кровать. Старушка, очевидно проснулась, решила, что кошка к ней вскочила, и двинула Домового рукой прямо по мохнатому ушку. Больно было, аж искры из глаз. Но он не обиделся. Он был добрым. Поэтому немного прошёлся по кровати и стал мягко, как ребёнка, бабусю убаюкивать. Неблагодарная хозяйка вопила и крестилась до рассвета. На такой концерт Домовой обиделся и ушёл за печку. А потом, со временем, и бабуся пропала.
Конец ознакомительного фрагмента.