Леший и Кикимора
Шрифт:
Но поездка, в которой она оказалась бок о бок с Галией, заставила ее посмотреть на свою жизнь иначе. Прагматичнее, что ли.
Прежде она видела себя просто Катей, Катериной Николаевной Лосевой. Какого возраста? Да никакого. Одного и того же, вечного, обыкновенного. Так случается с людьми, у которых под носом нет тех, кто быстро растет, меняется. Когда не с кем себя сравнивать. Она жила и жила, не думая ни о чем, кроме новых поездок. Так было и раньше, до встречи с Лешим в Сиднее.
К каждой командировке она готовилась так страстно, что начальницы, наблюдая
Все было правдой. Даже про семью. Ее отца, инженера Лосева, перевели из Алдана в Москву вскоре после отъезда Соболевых в Китай. Его забрало к себе министерство, там отец работал до пенсии и много лет после нее. Может быть, он не ушел бы оттуда и сейчас, остался бы консультантом, но новые времена и новые люди вытеснили старых. А золотые прииски, открытие которых не состоялось бы без инженера Лосева, перешли в частные руки. Об этом он не мог слышать и почти не приезжал в Москву. Вместе с женой он жил в Купавне — у Катиных родителей там хороший дом. Она осталась одна в трехкомнатной квартире на Ленинском проспекте. Все это хорошо известно ее начальницам.
С Галией они оказались в одном гостиничном номере, когда приехали на женскую конференцию, проходившую в Гоа. Все вокруг: ароматы цветущих деревьев, запахи специй, порхающие за окном разноцветные птицы, еда, которую, кажется, должны подавать только в раю, — все расслабляло, настраивало на искренность, которая на самом деле весьма редкая гостья в стенах старого особняка в центре Москвы. Она выдавалась дозированно, как дорогие духи в спрее, в основном, сказать по правде, для иностранных гостей.
Однажды вечером они сидели в лоджии, увитой цветущими бугенвиллеями, пили ананасовый сок, сдобренный корицей, болтали.
— Катерина, ты часто думаешь о своем будущем? — спросила Галия.
— Я? Нет, — честно призналась она. — Оно придет, тогда и подумаю. А ты? — Она отпила из бокала сок.
— Ты считаешь, до него так же далеко, как… до дна? Думаешь, от отпущенного тебе срока ты отжила, — ей явно понравилось слово, которое придумалось и выскочило, — столько, сколько отпила из него? — Галия указала на Катин бокал. Потом — на свой и продолжила: — Посмотри, на самом деле от нашей жизни отпито вот столько. Мы с тобой ровесницы, я знаю.
Катерина посмотрела — действительно, в бокале Галии осталось чуть больше трети.
— А корицы — вовсе уж нет. Даже в твоем, видишь?
— Очень уж мудро, — поежилась Катерина, хотя не было даже намека на ветерок. Мурашки по спине от очевидного: как верно.
— Неужели не заметила? — наступала Галия. — Вообще-то люди мало замечают перемены, — усмехнулась она. — Не только в себе не видят, даже в том, что происходит за окном. Но мы-то с тобой другие. Мы много раз пересекали границу…
— Понимаю, о чем ты. Даже тех, кто никуда не ездил, граница отсекла от прежней жизни…
Действительно, подумала она, взять сестру и ее мужа — Сашиных родителей. Они,
— А ты… уже спланировала? — спросила Катерина, почувствовав, что коллеге хочется рассказать… самой себе о себе. Некоторые люди только так могут взглянуть на свою жизнь — воспринять се на слух.
— Да, причем давно, — призналась Галия.
— Все выполняешь, как задумала?
— Конечно. Я татарка, но жила в Стерлитамаке, это небольшой городок в Башкирии. Грязный, промышленный. Мой отец работал на заводе, я — единственный ребенок. Зато у брата отца — четверо мальчиков. Сама не знаю почему, но я однажды поняла, что если не я, то наша семья — у татар в семью входят те, кого у вас называют просто родственниками, — будет бедствовать.
Катерина согласилась:
— Да, у нас племянники — это не члены семьи. Разве что у деревенских.
— Я сосредоточилась и спросила себя: как мне поступать, чтобы добиться успеха? Успех — это процветание, — пояснила она. — Я не красавица, значит, миллионер не ждет меня у подъезда. Не семь пядей во лбу — Нобелевская премия тоже отдыхает. — Она засмеялась. — Но я была активная, меня вечно выбирали куда-нибудь. А когда я стала секретарем комитета комсомола в школе, я поняла — вот мой путь.
— Ага, ты стала… функционеркой, да? — Катерина отпила глоток сока и заметила, что уровень в бокале падает, приближаясь к тому же, что у Галии.
— Именно так. Меня взяли в райком, потом в горком, потом я оказалась в Казани. Заочно закончила педагогический, исторический факультет. А потом, — она усмехнулась, — в Казани вдруг заметили, что я женщина. Республика предложила меня нашему комитету. Мне дали наказ — нравиться женщинам Востока.
— Ты им нравишься, все правильно, — подтвердила Катерина. — Они ходят за тобой толпами. Как вчера. — Она улыбнулась. — Я чуть не кинулась на помощь, когда увидела, что тебя поливают водой.
Галия засмеялась:
— Это же праздник Дивали. Так положено.
— Я догадалась, но потом. Видимо, плохо подготовилась к поездке.
— Я выполнила наказ тех, кто меня послал в Москву, но свой — пока нет.
— А он чем-то отличается? — осторожно спросила Катерина.
— Да. Я должна заранее научить племянников, как воспользоваться теми подарками, которые я им готовлю. Это важно для меня самой… потом… Чтобы не остаться в одиночестве в старости.
— Ох! — Катерина поставила бокал на столик. — Не рано ли о старости?