Лёшкина переэкзаменовка

Бременер Макс Соломонович

— Так прямо и сказать? — спросил я.

— Так и скажи, — посоветовал Степной.

— А зачем же громко? — спросил я.

— Наш Сергей Петрович немного глуховат, — пояснил Степной.

— И что же будет, когда я скажу?

— Тогда Сергей Петрович спросит, как твоя фамилия, в какой школе ты учишься, в каком классе, и вообще начнёт с тобой беседовать. А потом решит, принимать ли.

— А когда примут, так разрешат посмотреть в телескоп на Луну? — спросил я.

— Да, — ответил Степной, — если себя зарекомендуешь.

— А ты зарекомендовал? — спросил я.

— Я зарекомендовал, — ответил

он.

После этого он предложил мне завтра зайти за ним, чтобы мы вместе отправились в Планетарий.

Я поблагодарил Лёву и попрощался с ним.

II

На следующий день, как только я пришёл в школу, председатель совета отряда Юра Корабельников спросил меня, поговорил ли я со Степным и какой получился из этого результат. Тут только я спохватился, что забыл выполнить поручение совета отряда. Мне стало очень стыдно, и я обещал Юре, что сегодня уж непременно поговорю со Степным. Между прочим, в школу Лёва почему-то не пришёл, и я решил зайти к нему домой, как мы условились, и поговорить с ним, даже если он заболел. А если не заболел — то по дороге в Планетарий.

— Ты почему в школе не был, заболел? — спросил я Степного, как только он открыл мне дверь.

Он объяснил мне, что заболела его бабушка. Её нельзя было оставить в квартире одну, вот он и не пошёл в школу. А теперь пришла с работы мама, так что можно, если надо, отлучиться. Я обрадовался и предложил сейчас же пойти в Планетарий пешком, потому что на улице прекрасная погода и время у нас есть.

— В Планетарий? — переспросил Степной. — Зачем? Давай лучше просто так погуляем. Ты любишь ходить по большим улицам, по которым идёт очень много народу? Я люблю. Особенно, когда погода весенняя, небо такое, знаешь, чистое. Я иногда дотемна гуляю… — Он вдруг быстро посмотрел на меня и добавил: — Конечно, когда уроки приготовлены.

— Я тоже люблю гулять, — ответил я. — Только мы ведь условились пойти в Планетарий. Я прямо не понимаю: у тебя же сегодня занятие кружка, так?

— Что ж из этого? — сказал Степной. — Мало ли что занятие! Зачем я пойду, если мне неинтересно?

— Неинтересно? — переспросил я, не веря своим ушам. — Так ведь только вчера… Мы же говорили… Ты же сам… помнишь, ещё вечером условились…

— Совершенно верно, — спокойно сказал Степной: — вчера я этим ещё интересовался. Но после твоего ухода, Володя, я очень много думал. И вот решил… Словом, я решил, что раз на Луне и Марсе разумных существ нет, так нечего туда стремиться. Просто незачем, Володя!

— А раньше ты об этом не подумал? — спросил я ехидно.

— Да раньше-то я об этом не знал. Ты сам видел, как я шёл на лекцию. Может, ты помнишь, я сказал, что для меня это особенно важно… узнать, есть ли на планетах жизнь.

— Это я помню, — сказал я, — но, по-моему, Лёва, так нельзя… Я с тобой по-честному: я не представлял никогда, что есть такие люди, как ты, — вчера только о том и мечтал, а сегодня начихал…

— Так бывает. Разве тебе не приходилось разочаровываться? — спросил Степной.

Он вдруг разгорячился и минут сорок доказывал мне, что делать на Луне ему нечего.

— Ладно, — сказал я. — Понятно. Выходит, ты больше не астроном?

— Нет, — сказал он.

— Очень хорошо, — произнёс я как можно небрежнее. — Мне

пора в Планетарий. — И, даже не попрощавшись, ушёл.

Придя в Планетарий, я сказал Сергею Петровичу, что меня интересуют межпланетные путешествия. Я ожидал, что он заговорит со мной о звёздах, но он стал расспрашивать о том, какие книжки мне больше всего нравятся, и о том, люблю ли я бывать в театре, и о том, какие предметы в школе даются мне труднее, а о звёздах не сказал ни слова. Сначала я очень торопливо отвечал, но Сергей Петрович сказал, что он никуда не спешит, и тогда я перестал смущаться и сказал, что мне нравится решать математические задачи. Про то, что я один раз участвовал в школьной олимпиаде и получил премию, я не стал говорить, чтобы Сергей Петрович не подумал, что я хвастаюсь. Наша беседа закончилась тем, что Сергей Петрович разрешил мне прийти на следующее занятие кружка, и я пошёл домой.

Уже подходя к своему дому, я вдруг вспомнил, что так и не спросил сегодня Степного, когда он примется наконец за повторение пройденного. Я хотел было немедля пойти к Лёве опять, но часы на площади показывали позднее время.

III

Когда я наутро явился в школу и за несколько минут до звонка занял своё место за партой, то увидел, что у всех ребят такое же хорошее настроение, как у меня. Я заметил, что самое хорошее настроение бывает в последний день занятий перед каникулами. Впереди много очень хороших свободных дней, и знаешь, в какой из этих дней пойдёшь в театр, в какой — на новую кинокартину или в гости.

Первый урок была алгебра. Анна Семёновна по очереди вызывала нас к доске, и мы решали задачи на правила, которые учили в первой и второй четверти. Анна Семёновна спросила, все ли уже начали повторение, и сказала, что тому, кто ещё не начал, придётся трудно. Тут я подумал, что Степной-то не начал. И, наверно, об этом же подумал Юра Корабельников, потому что вопросительно на меня посмотрел. В конце урока Анна Семёновна раздала нам табели, а табель Степного, которого не было в классе, оставила у себя. Она сказала, что для родителей Лёвы в этом табеле мало радости: там три тройки в четверти.

Когда кончились уроки и мы вскочили со своих мест, ко мне подошёл Юра Корабельников.

— Почему Степного сегодня не было? — спросил он.

Я объяснил, что у Лёвы больна бабушка и он не может оставить её дома одну.

— А ты с ним поговорил? — спросил Юра.

— Вообще-то я говорил, — ответил я, — но об этом… о чём надо… о том я не говорил как-то…

— Тебя никто не просил говорить «вообще», — сказал Юра, — тебе поручили, и ты взялся — верно? — решительно сказать Степному, что он должен, как все, повторять пройденное, готовиться к экзаменам. И всё.

— Юра, — начал я, — я даже затрудняюсь… Понимаешь, в первый раз я не успел ему сказать. А вчера я уж чуть не сказал, а потом забыл… А когда вспомнил, то уж так рассердился на него, что не захотел просто разговаривать. Но я, Юра, слово могу дать, что сегодня… в общем, будь спокоен — сегодня уж…

— Простого поручения не можешь выполнить! — перебил меня Юра. — Хватит. Я сам к нему завтра зайду. Ты меня только проводи, а говорить я сам буду, раз ты не умеешь.

Я кивнул и ничего не возразил, потому что Юра был прав.