Лесная герцогиня

Вилар Симона

– Девчонка! – расхохотался Эврар. – Птичка, ты родила славную малышку, принцессу Лотарингскую. – И он снова расхохотался, не понимая, чему так радуется.

Ута оборвала его нервное веселье.

– Чего зубы скалишь? Тащи воду.

Она намочила кусок конского чепрака в воде и стала обтирать пищавшую новорожденную.

– Дитя леса.

– Дай мне ее, дай, – молила Эмма.

Пережитые муки были тут же забыты, и ее охватило бесконечное счастье. Ее мелко трясло, но она была горда и счастлива, так безмерно счастлива!

Пока Ута перевязывала веревками уже съежившуюся пуповину и перерезала ее, Эврар разглядывал маленькое существо с умильной, глуповатой улыбкой, столь не свойственной его суровому

лицу.

– Какая страшненькая! – восхищенно говорил он, всматриваясь в крошечное лицо.

– Прекрасная! – восклицала Эмма. – Настоящая красавица!

И тут из леса появилась наконец Ренула со старшей дочерью и, вмиг поняв, что случилось, кинулась к Эмме. Эврар тоже опомнился и, устыдившись столь явного для него проявления чувств, поспешил отойти. Когда исчезла Ута, он так и не успел заметить.

Глава 6

Девочку окрестили именем Адель. Но сама-то Эмма называла ее только скандинавским именем Герлок. Когда-то, давно, когда она почти убедила Ролло, что их первенцем непременно будет дочь, именно так он собирался назвать ее. Что ж, пусть так и будет.

Герлок родилась довольно крупным ребенком – даром что раньше времени. Но быстро теряла вес и была криклива не в меру. Она плакала и не давала никому покоя почти три недели, пока Эмма сама не поняла, в чем дело.

– Да она просто голодна! – сообразила она, вспомнив свою первую беременность и неспокойные ночи с Гийомом, пока Сезинанда решительно не взялась кормить нормандского принца своим молоком.

Теперь и для маленькой Герлок нужна была кормилица.

– Что у меня за грудь – сухая, будто у старухи, – злилась Эмма, но помогавшая ей Ренула только смеялась над отчаянием молодой матери и тут же привела в дом кормилицу.

Мумма – звали молодую дебелого вида девицу, какую она ввела в дом. Но Эмма, знавшая каждого жильца в Белом Колодце, поначалу воспротивилась. Мумма – падчерица Бруно, родила без мужа две недели спустя после госпожи и никто не сомневался, от кого. И впустить Мумму в дом означало постоянное присутствие в усадьбе и Бруно. Однако когда Герлок, насытившись так и брызгавшим из Муммы молоком, сладко уснула, Эмма смирилась. В конце концов, она уже научилась держать старосту на почтительном расстоянии.

Мумма же сама по себе была существом кротким, безвредным и послушным до глупости. Когда ее младенчик умер всего за день до того, как ее пригласили в усадьбу, она сильно убивалась, но новое, приложенное к ее сосцам дитя словно вновь вернуло ей смысл жизни. Возясь с малюткой, она впала в такое полусонное блаженство, что Эмма поняла, что сделает сразу два добрых дела: обеспечит малютке преданную няньку и развеет горе утраты этого недалекого, но доброго существа.

Эмма теперь совсем поселилась в отдельной комнате в башне, как и хотела. Каменную кладку стен завесили шкурами косуль и волков. Напротив ложа устроили небольшой глинобитный очаг с красивой, украшенной завитушками решеткой – Бруно сам выковал, и Эмме пришлось благодарить его с достоинством госпожи и приветливостью удовлетворенной заказчицы. Возле очага на свободном пространстве был установлен ткацкий станок, по бокам от него – два высоких светильника, не столь искусных, как решетка; по сути, обычные треноги с чашами для масла. Но по вечерам ткать было удобно и светло, а готовые изделия складывались в резной сундучок из светлого дерева – топорный, грубый, украшенный лишь заклепками железных гвоздей. Так же грубо была сделана и остальная мебель – кресло, скамья, широкое ложе: обычный ящик с соломой, на которой лежала перина. Но сверху кровать застелили белоснежным овчинным покрывалом. А в головах покоились – неслыханная и непонятная в Арденнах роскошь – две набитые овечьей шерстью подушки в наволочках из белого полотна.

Справа

от ложа – резная колыбелька Герлок-Адели. По ее углам, чтобы сподручнее качать люльку, – столбики с удобными для руки шариками из точеного дерева. Полозья почти не издавали стука, утопая в козьих шкурах цвета старого дерева, какими застелили холодный камень пола. Мумма, спавшая на них в изножии постели Эммы, чтобы всегда быть под рукой, если проснется Герлок, уверяла госпожу, что более мягкого ложа ей и изведывать не приходилось. Кормилица вообще была в восторге, что теперь поселилась среди подобной роскоши, и Эмма верила ей, ибо даже Эврар невольно восхитился тем уютом и комфортом, какой создала для себя и ребенка Эмма.

В первый же день он обошел усадьбу, все разглядывал и словно не узнавал: галерея вдоль фасада придавала старому дому вид почти дворцовой завершенности, землю перед крыльцом умостили плоским известняком – ну прямо как перед собором в городе; повсюду новые строения – клети, кладовые, сараи, загоны для скота, – новая овчарня, свинарник, коровник. Даже парная баня, как у норманнов.

– Я вижу, ты не скучала в Белом Колодце, Эмма. Превратила эту нору в настоящий дом.

Эмме была приятна похвала мелита. Вазо, опираясь на костыль, бродил за господином следом и вел себя так, словно это его стараниями все преобразилось в усадьбе. Эмма не придавала его хвастливым речам никакого значения. У нее была иная забота – Герлок. Она мыла, пеленала, баюкала ее. Приняв у Муммы дочь, она разглядывала это крошечное личико и, когда малютка серьезно глядела на нее своими темно-серыми, еще незрячими глазками, начинала негромко, счастливо смеяться.

– Теперь мне есть для кого жить.

Эврар подсаживался рядом, поглядывал на ребенка.

– Еще одна Птичка появилась. Крикливая Птичка, но будет красавицей, раз на тебя похожа.

Теперь, когда личико Герлок стало нежным, бело-розовым, все только и твердили, как она похожа на мать. Эмма и радовалась этому, и огорчалась одновременно, искала в чертах малютки хоть что-то, напоминающее ее отца. Тщетно. Герлок была только ее дочерью. Может, со временем… Но пока это имело и свои положительные стороны. По крайней мере для себя Эврар твердо решил, что помогал появиться на свет дочери именно Ренье.

Сказал как-то:

– Если Ренье спросит – я скажу, что у него есть дочь.

– А если не спросит?

Он пожимал плечами. Эмма же думала о своем.

– Если ты все же скажешь… если он пожелал забыть обо мне, заинтересует ли его появление ребенка?

Эврар дергал себя за ус.

– Ну как же… У него ведь был только непокорный Гизельберт. А теперь появилась и наследница.

По суровому лицу мелита пробегала светлая тень, когда малышка судорожно сжимала его грубый палец.

– И какая сильная наследница.

Эмма поворачивалась к Эврару.

– А у тебя есть наследник, Меченый. Ты его знаешь. Это Тьерри, лит из Святого Губерта.

Эврар лишь пожимал плечами.

– Может быть. Его мать в свое время была аппетитной бабенкой.

– Она и сейчас еще мила. Удачно вышла замуж за смотрителя монастырской мельницы.

– Ну и слава богу.

– Но ребенок-то у нее только один. Твой сын. Неужели тебя это не затрагивает, Эврар? Тьерри так похож на тебя.

Напрасно она пыталась задеть чувствительные струны в душе Эврара. Лицо мелита лишь суровело, он замыкался в себе. Единственное, чего добилась Эмма, так это, узнав, что Эврар хочет забрать из Белого Колодца лошадей (иноходца он ей, так и быть, оставит) и решил взять с собой кого-нибудь помочь их перегонять, тут же порекомендовала ему Тьерри. Парень просто пропадает в глуши, а у него все задатки хорошего воина. Это заинтересовало мелита: что ж, ловкий человек ему всегда пригодится, может, он и возьмет его в свой отряд.