Лесная крепость
Шрифт:
Эта винтовка на фоне голубого неба выглядела печальным символом войны…
— Надо достать ее, — сказал Климчук, рассматривая ствол березы.
— Браток, ее уж давно бы достали! — сказал Мишка, поправляя ремень на гимнастерке. — А если ты такой прыткий — попробуй!
— Высоковато висит. А сучья у березы мелкие, ломкие, — сказал Вадим. — Нет, пожалуй, не достанешь.
Конечно, можно было бы изловчиться и достать винтовку, но Вадим не хотел, чтобы оружие попало в руки Климчука.
А тому
— Братишки, ведь она целехонька и с прикладом — все, как надо, а?..
— Лезь да сними, — пожал плечами Мишка, — вот и все дела!
— Товарищ командир, ты легкий. Тебя ветка выдержит.
— Скажи, ты всегда такой?
— Какой?
— На чужом горбу хочешь в рай попасть.
— Ну не шути, Мишка, попробуй, а то Дукора начнет приставать: где потерял винтовку да как? Он может не поверить, что я тонул…
— Не полезу, — решительно заявил Русак. — Нужно искать жердину… А так только время потеряем. Давайте на этом закончим прения. — Мишка бросил взгляд на свежую могилу. — Тут похоронены наши хлопцы — партизаны. Вечного вам сна, дорогие друзья! — Он наклонился, взял из-под ног комок земли, размял и высыпал на холмик.
С сожалением оторвал взгляд от березы Климчук. Раздраженно нахлобучил шапку на голову, взялся за носилки.
— Ну, Мишка! Хорошо. Запомню. Придет коза к возу…
— Ты хочешь, чтобы я всякий раз рисковал из-за, тебя? Фу ты, ну ты. Уже было, вытащил из болота, с того света, можно сказать. И сознательно, не забывай, шел на риск. А теперь должен шею себе свернуть. Ну знаешь, о себе, о винтовке похлопочи сам.
— Да я похлопотал бы. Но видишь — у меня вес…
— А я что, птичка?
— Ты же сам должен быть заинтересован, чтобы я имел оружие. А то вдруг встретимся с фашистами. Вы будете отбиваться, а мне что прикажешь делать?
— Будешь запасным. В резерве. Если, не дай бог, что с нами случится — с одним или с другим, — подменишь. Понятно тебе, боец Егор Климчук?
— Понятно, — буркнул Криворотый.
И они снова углубились в лес. Шли молча. Впереди Мишка Русак, он зорко оглядывал местность, на ходу выбирал наиболее удобные проходы через завалы, через глухие заросли. Тут еще было вполне терпимо, но впереди ожидало болото.
В своих скитаниях Вадим исходил немало болотистых мест, нахлебался болотной жижи, и, когда ветер донес запах стоячей воды, он поежился. Неужели болото? Одно дело, когда идешь по нему налегке, и совсем другое — с такой поклажей. Сколько времени уже потеряно! И неизвестно еще, чем все это обернется…
А что-то делают сейчас на острове дети? Как Алесь справляется с обязанностями старшего? Как девочка?.. Ну, с едой у них хорошо — молоко выручает. И шалаш есть…
И все же… С малышкой Алесю непросто. Нерадостная доля выпала девочке. Хорошо,
Фактически они с Русаком конвоируют в штаб изменника. Там уж его заставят все рассказать, не отвертится. И все же, пожалуй, Русаку ничего говорить не стоит. Главное — скорей бы добраться до дядьки Андрея.
Старый лес постепенно редел — меж стволами теперь все чаще просвечивала синева неба. Впереди показ5-лась большая поляна. На открытом месте легче идти и веселей. Они ускорили шаги, радуясь предстоящему привалу.
И вдруг остановились, озадаченные: в конце поляны на стволе толстой вербы что-то белело. Похоже, была приколота бумага.
— Братцы! Видите? — Русак показал на вербу. — Что же это такое, а?
— Мишень, — предположил Вадим, — тут учились стрелять. Иди-ка посмотри, что да как.
Русак осторожно, краем поляны, пробрался через кусты к вербе. Через несколько минут он вернулся. Хмурый, насупленный.
— Ну?.. Чего это ты?
— Подойдите — увидите. Полезно посмотреть.
Поляна была когда-то полем, а теперь заросла мелким осинником. Вот и верба. Тут, оказывается, состоялся партизанский суд. Справа от дерева сложенное из жердей подобие скамьи — издали ее и не заметишь. На земле окурки, обрывки бумаги. На листе, приколотом к дереву, написано черной краской: «Паникер и провокатор Прокоп Жуковец, житель поселка Митковичи, подбивал партизан сдаться в плен. От имени белорусского народа здесь, на этом месте, он расстрелян. Смерть немецким прислужникам!»
— Прокоп! — не удержался от восклицания Егор.
— Ты что, его знал? — спросил Вадим.
— Был в сельпо продавцом, хомуты, веревки продавал, керосин…
— Хотел и людей продать, гад. Вот шкура! Я его тоже знал. Да как не знать? Однажды надул меня на десятку. Костюм покупал, так он самовольно цену накинул…
— Вот, вот, за ним этот грех водился, — быстро подхватил Егор. — Дурак, скрутил себе голову. И детей оставил, понимаешь, целую кучу — восемь у него было!
Вадим пристально следил за Егором. Сокрушается, осуждает. Слова говорит правильные. А сам-то кто? Не лучше Прокопа. Неужели, негодяй, не боится, не чувствует, что и самого такая участь ожидает?
— Все-таки жалко человека, — сетовал Егор. — Может, уж слишком…
— Надо, чтоб и другим неповадно было, — твердо объявил Русак. — Паника — страшное дело… Сам видел такое, когда проходил со своим взводом через Слоним.
— Ты в кадровых войсках был? — спросил Вадим.