Шрифт:
Как все началось
Все началось с завтрака. Даже никогда не подумаешь, что от яичницы так близко до необыкновенного.
Когда Алексей как следует ее расковырял, папа сказал:
— Есть шанс отличиться.
Мама осуждающе посмотрела на папу. Дескать, зачем поощрять безобразия? Ребенок элементарно не желает завтракать,
Папа аккуратно свернул салфетку, потом положил ее на краешек стола и пристально взглянул на маму.
Честно говоря, за столом Алексею больше всего нравилось не то, что на столе. На столе — что? Обыкновенная еда. Яичница, например. Зато, когда папа пристально взглядывает на маму — это сразу меняет дело. Значит, может быть очень любопытный разговор. Например:
— Что ты так смотришь?
— Я подготовил для него сюрприз.
— Сюрпризом будет, если ребенок наконец съест завтрак. Как нормальные дети. Они садятся за стол — и едят. А не привередничают.
Настал черед Алексея вставить словечко. Тем более что, пока шел разговор, от яичницы почти ничего не осталось.
— Я не привередничаю…
— Он перестал привередничать, — взял сторону Алексея папа.
— Он просто тонкий политик и весь в отца, — сказала громким шепотом мама и круто повернулась к Алексею: — Лесик, вот сегодня ты умница. Ты почти все съел.
— Не почти, а все, — сказал Алексей, привычно обидевшись на «Лесика». А тут еще от проглоченного наспех куска першило в горле.
— Хо-ро-шо, — раздельно сказала мама, и Алексей не понял, что она имела в виду: то ли хорошо, что он съел все, то ли, наоборот, плохо, что стал пререкаться, — уж очень по складам сказала мама.
Зато папа понял так, что это «хорошо» относится к нему. Обрадовался и принялся объяснять, что получено задание — снять фотоочерк на природе, притом не в нашей области, а за пятьсот или еще сколько километров, в государственном заповеднике. Это и есть для Алексея шанс отличиться.
— И в конце концов, — сказал суровым голосом папа, — должен же ребенок когда-то понюхать, кроме асфальта, что-нибудь еще.
Вот тут Алексею и надоело окончательно это «ребенок». Он перестал жевать то, что еще оставалось недожеванным, и решительно встал из-за стола.
Папа и мама оторопели. И — притихли: никогда еще Алексей не вставал из-за стола решительно.
— Не ребенок я! — совсем уже решительно сказал Алексей, расправившись наконец с тем, что мешало ему выступить раз и навсегда. — И хватит! Ладно?!
Мама тихо посмотрела на папу. А папа улыбнулся виноватой и довольной улыбкой.
— Что я тебе говорил?! — сказал он маме и повернулся к Алексею: — Вот что, не-ре-бе-нок. Ты едешь со мной в командировку. Собирайся немедленно. Это решено. У тебя от троллейбусов и машин уже глаза слезятся. Да?
— Да! — звонко крикнул Алексей. Так звонко, что в серванте отозвались самые хрустальные вещи, куда по праздникам Алексею наливали самый нехолодный лимонад.
А без праздников Алексей пил лимонад, конечно, не из хрусталя: должен же праздничный день чем-то отличаться от обычного.
Теперь я хочу сказать
Меня зовут Алексей. Терпеть не могу это «Лесик». Папа, тот знает. А маме очень нравится такое девчачье имя.
Я долго думал, ну почему ей так нравится? И вот… когда это было?.. Ага, позавчера. Я подумал так: если маме нравится — пусть, ладно. Только для нее буду Лесиком. Еще бы договориться с мамой, чтоб она с балкона не кричала на весь двор: «Лесик, ты опять хватаешь эту бродячую собаку?!»
А Касьян вовсе не бродячий. Он живет возле нашей девятиэтажки. К другим не ходит и лает только на ненаших.
Касьян… это мы его так прозвали, пес ничего, только один глаз у него немного косит. Ну, и потому — Кося, Касьян. Надо будет спросить у Анны Андреевны, нашей классной, почему то «а» получается, то «о». Ведь имя «Косьян» наверняка давали людям с неправильными глазами. Буквы получаются самые настоящие беглые…
Так вот, Касьян… Нет, я же хотел рассказать про завтрак, когда папа сказал, что есть шанс. Мама, правда, не знала, а мы еще раньше с папой договорились, что едем в командировку вместе. Как едем, что берем с собой — все решили, и только потом папа сказал:
— Лишь бы Верховный утвердил. — И вздохнул.
Я тоже вздохнул. Потому что Верховный (именно «В» большое) — наша мама. Это папа придумал.
— Пусть, — говорит, — мама у нас будет Верховным Главнокомандующим… — Папа когда-то служил солдатом в армии и потому все время военные слова говорит.
Опять вот забыл, про что говорил. Ага. Ну, мы заранее договорились. Папа берет все свои фотокамеры, с цветной пленкой для диапозитивов и с простой (он же фоторепортером работает), а я беру транзистор. Отвечаю за него — чтоб батарейки свежие были, а то в заповедном лесу будем работать, там надо не отрываться от жизни — папа так сказал.
Я до того нервничал, когда яичницу ел. Думаю: хоть бы уж утвердил Верховный. Если не утвердит, тогда несправедливо просто. У нас же не заговор какой-нибудь. Просто папа сказал:
— Ты — человек, взращенный в большом жилом микрорайоне, тебе крайне надо понюхать лесного воздуха.
Про лес я, вообще-то, читал. Папа мне специально журнал «Юный натуралист» выписал, хотя я его просил «Радио». Он сказал, что «Радио» выпишет потом, когда физику начну как следует учить.
«Натуралист» — ничего журнал. Про ягоды разные и растения вообще, какие надо для аптек собирать. Там и насчет леса.
— Ты согласись, — сказал папа и поправил очки, они у него иногда спадают ниже, чем надо, — современному человеку нужен лес.
Я согласился. У нас вокруг девятиэтажки нет леса, один асфальт. Вокруг школы — асфальт. Даже детская площадка вся заасфальтирована. Правда, в дождь сухо, но так иногда хочется, чтоб лужа была!
Потому я и волновался, когда ел яичницу. И самое главное — ведь утвердил Верховный! Мама — человек, она же понимает, что нельзя современному человеку без леса.
Вот. Транзистор в полном порядке, едем мы с папой на наших «Жигулях», ветер посвистывает, скорость нормальная.