Лесная нимфа
Шрифт:
– Не надо обмороков, – проговорил он своим обычным, спокойным, размеренным голосом. – Я был в колонии, вроде упоминал, да? Правда, стряслось это в самой что ни на есть ранней молодости. Но там я пополнил свой словарный запас очень сильно. Не переживайте: с прошлым покончено, как в книжках пишут, это был просто тактический ход. С этой псевдоинтеллигентской шушерой вроде Дениски вашего нужно в ход пускать самые неожиданные приемы. Я понимаю, что интеллигенция – понятие растяжимое, но выражение товарища Ленина по поводу того, что она – гнилая, считаю очень точным. Хотя это, строго говоря, вроде бы даже не Ленин первым сказал…
– Ну да, Александр III, когда его Лев Николаевич Толстой и иже с ним слезно призывали помиловать тех, кто его отца, государя Александра Николаевича, бомбой на куски разорвал, – нетерпеливо сказала Алена. – Но какое отношение это к делу все же имеет?
– Никакого, – согласился Анненский. – Просто мне не нравится выражение вашего лица. Если актер играет убийцу, он должен быть отвратителен и страшен, иначе ему никто не поверит. А если писатель описывает бандита, он должен отлично владеть феней, иначе…
– …ему никто не поверит, – подхватила Алена уже более миролюбивым тоном.
Этот пример – про писателя – был доходчив и понятен. Она успокоилась. И даже не без злорадства вспомнила, как трусливо дрожал голосишко Дениса.
Ничего, пусть подрожит! Так ему и надо!
1985 год
Оставшись одна, Наталья стала вспоминать разговор с Анненской – и невольно усмехнулась при мысли, что все встречи с Диминой матерью заканчиваются чуть ли не истерикой. Да ладно, главное, не зря страдала: известно местопребывание Димы. Приблизительно, однако это все-таки более точно, чем искать его по всем водоемам Горьковской области. А искать надо, ждать нельзя: этот спешный сбор четверки настораживает.
Наталья пыталась подумать о другом, отвлечься, но что-то ей мешало. Из разговора с Анненской застряло в памяти какое-то слово. Зонтик… «Зонтик, зонтик… Дома у Долининых его не было, иначе его вернули бы Анненской. Может быть, Катерина просто не забрала его у мастера, которому отдавала в ремонт? Где теперь найдешь этого мастера! Но почему задело упоминание о зонтике? Надо думать о поисках Димы и его компании, а я… Что-то такое было, связанное с зонтиком, совсем недавно. Да, когда мы с Королевой уточняли адреса краж Орденко. Молодой человек, волосы такие белые у него… фамилия Лесков, если не ошибаюсь… уверял, что кражи в их квартире не было. А его мать вспомнила, что неизвестно откуда в их квартире появился зонт. Лесков, Лесков. Эта фамилия мне раньше не встречалась. Никакой связи… Эх, и до понедельника ведь не затребуешь опись изъятого у Орденко! Съездить, что ли, к этому Лескову? Все равно ведь надо побывать и у Татьяны. Кажется, это недалеко. Ладно, поеду. Ведь не успокоюсь, пока не будет известия от Никиты и Саши. Как там на Ветлужской?..»
Спохватилась, что надо позвонить дочке.
– Привет, Лидочек. Это я.
– Ага.
– Как ты там?
– Нормально.
– Ты поела?
– Ага.
– Все съела?
– Плов я съела. А суп…
– Лидочка, это уже свинство. Я варю специально для тебя.
– Ма, мама! – перешла Лидочка на громкий шепот. – Здесь баба.
– О… – растерялась Наталья. – Давно?
– Да.
– И что она?
– Она сердитая… – Это уж совсем еле слышно.
– Лидочка, я часа через два приду, слышишь? Скажи бабе. Пока.
– Пока. Мама, баба хочет с тобой поговорить. Вот…
– Мне некогда, скажи ей! – вскрикнула Наталья испуганно, но мать уже взяла трубку:
– Алло! Почему ты не предупредила, что сегодня весь день будешь на работе?
– Я не успела, – соврала Наталья, будто девочка, которая боится наказания. – А что?
– Я могла бы взять ребенка, накормить толком.
– Ну, дома полно еды, уж не умрет, я думаю.
– Ты знаешь, как она подогревает? Знаешь?
– Мама, должна же Лидочка учиться хоть что-то делать сама. Она посуду помыла?
В трубку ворвался отчаянный крик Лидочки:
– Мама, я не виновата, баба не дала мне посуду мыть!
– Знаешь, что я тебе скажу… – начала было мать, но Наталья перебила ее:
– Ты извини, пожалуйста, но мне правда некогда. А посуду я тебе запрещала мыть, помнишь? Это единственное, что девочка делает дома.
– Погоди.
Голос матери не предвещал ничего хорошего.
«Ну, началось!»
– Ты работай, работай! Но если ты так будешь бросать ребенка, ее лет через пять поставит на учет ваша же комиссия по делам несовершеннолетних. Или занимайся ею сама, или отдавай ее мне. А почему ты не разрешила ей пойти к Андрею? Он отец!
– Андрею жениться давно пора, а не мосты с твоей помощью наводить, – огрызнулась Наталья. – Оставь меня в покое. Мне не три года, а ровно на тридцать больше. И не переживай, как-нибудь справлюсь с Лидочкой сама.
– Так. Я забираю Лидочку, поняла? Завтра заедешь за ней – если, конечно, найдешь время для своей дочери! – И мать бросила трубку.
Наталья оперлась о стол и закрыла глаза. «Что-то слезы все ближе и ближе… – невесело подумала она. – Поплакать бы, да некогда. А хуже всего, что мать права. Так жить нельзя. И никакого толку!»
Она встала, мельком глянув на себя в зеркало, висящее за вешалкой. Собственный вид в новом платье густого брусничного цвета на миг доставил ей удовольствие, но тут же на память пришла ссора с матерью, которой платье как раз не понравилось и которая не пожалела упреков по поводу потраченных денег. Мать зла на язык, она ценит только собственное мнение, она порою просто невыносима, но ведь все это – от отчаяния. Она уверена, что Наталья напрасно губит свою жизнь, Лидочка у нее растет как придорожная трава… Не трава, конечно, но вообще-то все верно. А что же делать? Уйти на завод юрисконсультом? Но во имя чего? Здесь через скрытые слезы, невероятное напряжение нервов, через свои и чужие страдания и потери она соприкасается с другими людьми и делает все, что в ее силах, чтобы помочь им.
Наталья даже для себя не могла сформулировать, за что любила и уважала свой труд. Общие слова затерлись, а если копнуть глубже?.. Ты стоишь против зла, за добро. Ты это делаешь, и, пусть обдирая в кровь руки и сердце о зазубрины несовершенств человечества, трудом своим ты стираешь хотя бы одну недобрую морщину со светлого его лика. А семья… Если мир что-то и спасет, была убеждена Наталья, то это доброта и семья. Все в руках женщины. Женщина не должна крутиться, как белка в колесе, и выигрыш общества от женской эмансипации равен потерям от нее, потому что женщина должна спокойно и ласково растить и воспитывать будущее поколение, а не собачиться в очередях и на бесполезных заседаниях.