Лесник и его нимфа
Шрифт:
– Слушай, а крыша у вас тут есть? В смысле, вылезти на нее можно? – крикнула она ему в комнату.
– Зачем?
– Просто так. Там люк открыт. Ты лазил здесь на крышу когда-нибудь? Я лично очень люблю лазить на крыши всяких старых зданий. Давай? Или я одна.
Он вышел на площадку и в первый раз посмотрел на нее с любопытством. Потом молча зашел в комнату, вышел со стулом. Первая ступенька пожарной лестницы была довольно высоко.
Он постоял немного, посмотрел на люк. Потом поставил стул и перелез с него на лестницу. Лита быстро докурила,
– Тут чердак.
Лита полезла следом. На чердаке было темно. Она стала зажигать спички и обнаружила дверь на крышу - но на ней висел замок.
– What a pity1 , – сказала Лита, освещая замок.
– Посвети, пожалуйста, – лаборант покопался с замком. – Он не заперт. – И он открыл дверцу в белый день. Там шел мелкий дождь.
Саша осторожно встал на старое железо. Лита вылезла следом.
Крыша была мокрая и почти плоская. По краю шел бортик, правда, с редкими перекладинами. Но было неопасно. Лита пошла по крыше, взмахивая руками, как птица. Лаборант шел следом. Напротив был дом. Вид сверху на окна и балконы. На одном балконе лежало штук сто зеленых бутылок. Лита закурила и стала молча на них смотреть.
– Четвертый этаж, невысоко, – наконец проговорила она.
Она стояла, уставившись на эти зеленые бутылки, потом подошла к самому бортику и взглянула вниз. Внизу шла какая-то женщина.
– Ну как? – вдруг спросила Лита. – Тоска, правда? Ненавижу все это. Серые дома, серый город, серая жизнь. Каждый день одно и то же. Можно сдохнуть. Правда?
Она повернулась к лаборанту и посмотрела ему в лицо. Он молчал.
Действительно, вокруг все было серым. Даже глаза у лаборанта. Серо-зеленые. Как море в Крыму зимой.
– Да? – снова спросила Лита.
– Нет, – после некоторой паузы ответил он. Лита отвела взгляд и снова стала смотреть на бутылки. Она догадалась, что на самом-то деле он понял, о чем она говорит.
– Я вообще-то люблю серый цвет, – вдруг сказал он. – Пойдемте вниз. Чайник, наверное, уже давно кипит.
Они вернулись на чердак, спустились по пожарной лестнице. Когда Лита спускалась, у нее почему-то дрожали руки. С непривычки, наверное.
Потом они пили чай, и Лита болтала без передышки. Ей нужно было как-то заболтать то ощущение, которое у нее возникло на крыше.
– Когда я жила на Арбате, – говорила она, раскачиваясь на стуле, – у меня из окошка можно было вылезти на крышу соседнего дома – он стоял впритык. Это было очень клево. Лучшее, что есть в доме, это крыша.
– А я всю жизнь прожил на первом этаже двухэтажного дома. И никогда не был на крыше. До сегодняшнего дня.
– В Москве?
– Нет, я жил на Урале. В Свердловской области.
– А… А давно в Москве?
– Второй год.
– И что делаете?
– Учусь в институте на вечернем. И вот тут работаю.
– Ну и как вам Москва?
– Ну, так…
Лита встала и стала ходить с чашкой по комнате. Подошла к его столу. Стала рассматривать книги, которые там лежали.
– Можно? – спросила она, беря верхнюю книгу.
– Конечно.
– А чего тебя в Москву занесло? В Свердловске нет институтов?
Лита стала перекладывать книги, читая названия. Какие-то умные учебники.
– Есть, – ответил он. Лита поняла по его тону, что он не рад Москве. Она хотела еще что-то спросить, но тут увидела среди учебников тоненькую сиреневую брошюрку с фотографией на обложке. На брошюрке большими буквами было написано «Знание», а мелкими - «Туринская плащаница. Чудо или научная загадка?».
– Что это?
– Книжка про Туринскую плащаницу. Мне сегодня дали почитать.
– Что такое Туринская… что?
– Изображение Христа на ткани.
– А... Это Христос? – спросила Лита, показывая на фотографию.
– Да.
Лита аккуратно положила книжечку на место.
– Можно мне потом тоже почитать?
– Это не моя, но я спрошу. Я думаю, да, конечно.
– И на кого ты учишься?
– На инженера.
– А...
– Я вообще-то меньше всего хотел бы быть инженером.
– Да? А кем бы хотел?
– Лесником, – вдруг сказал он.
– Кем?? – Она уставилась на него, подняв длинные брови.
Он перевел разговор:
– А вы чем занимаетесь?
– Отбываю срок. В десятом классе.
– А это? – он кивнул на ее запястья, на каждом из которых было штук по десять разноцветных фенечек.
– А это – жизнь. Система.
– Что?
– Да так, неважно.
Допив чай, Лита пошла к зеркалу и стала смотреть на свое раненое лицо.
– Да, надо же было так влипнуть. Но вообще-то можно сделать так... – она прикрыла часть лица прядью волос.
– - Вот.
Еще минуту себя поразглядывала.
– Слушай, а зеленки у вас тут нет?
– Зачем?
– А намажусь зеленкой. Наверное, будет не так стремно.
– Что?
– Зеленку дай, пожалуйста.
Он подошел к шкафчику с лекарствами, порылся.
– На, – сказал очень удивленно.
Лита взяла ватку, открыла зеленку, перепачкав все пальцы, и аккуратно, почти не морщась, намазала себе лицо.
– Вот, – сказала она. – Так лучше?
И тут он наконец улыбнулся, посмотрел на нее почти восхищенно и ответил:
– Потрясающе. Правда.
– Ладно, – Лита сделала серьезное лицо. – Все, я пошла, спасибо.
Через пять минут они молча спускались по старой лестнице.
– Я просто первый раз вижу, – вдруг сказал он, когда они уже подходили к первому этажу, – чтобы девушка мазала себе лицо зеленкой…
***
Они вместе шли до метро. Толпа у ДК почти рассосалась.
– До Москвы, – сказал Саша, глядя на площадь, – я в толпе ходил только с флажками на демонстрацию.
– Смешно, – отозвалась Лита. – Да, деньги мне срочно отдай, а то твоя тетя все мозги мне проела, когда звонила: «Саша учится в институте, Саша работает, он очень занят». Ты правда так занят?