Лесной бродяга (Обитатель лесов)
Шрифт:
Кучильо, со своей стороны, припоминал кое-какие факты из прошлой жизни Арельяно и его приемного сына, но умолчал о них по многим причинам. Бандит, как мы уже говорили, часто менял свое имя. Когда он познакомился с злополучным гамбузино и сговорился вместе с ним отправиться в Вальдорадо, его звали иначе. По возращении из первой экспедиции Маркое зашел к себе повидаться с женой и молодым человеком, которого любил, как родного сына; он рассказал лишь жене о цели вновь предпринимаемой экспедиции и сообщил ей подробно маршрут, которым намеревался отправиться. Кучильо же ничего не знал об этом.
Но бандит старался во что бы то ни стало скрыть, что, увидев золотую долину, он собственноручно убил Арельяно, чтобы сделаться единственным обладателем сокровищ.
В свою очередь ему самому пришлось спасаться бегством от индейцев, но он хранил свой секрет, как зеницу ока, опасаясь за собственную шкуру.
— Однако мне хотелось успокоить себя! — начал опять Кучильо, прерывая молчание. — Возвратившись в Ариспу, я разыскал жилище Арельяно и зашел к его вдове сообщить о смерти бедного Маркоса. Мое известие повергло женщину в большое горе; больше я ничего не заметил, что бы мне дало повод подозревать, будто она знает об открытии мужа.
— Легко верится тому, чего желаешь! — усмехнулся испанец.
— Послушайте, дон Эстебан, я могу похвастаться смело двумя вещами: чувствительной душой и удивительной проницательностью!
Испанец не возражал, он, казалось, убедился, разумеется, не в наличии совести у бандита, а в его проницательности.
Что же касается Тибурсио Арельяно, то читатель, наверно, уже догадался, что молодой человек действительно являлся Фабианом, последним представителем рода де Медиана. Кучильо объяснил, каким образом английский бриг доставил его на чужую землю. Там, окончательно потеряв надежду найти свою семью, лишившись прежнего великолепия знатного дома, лишившись к тому же дорогих людей, заменявших ему родителей, бедняга остался один-одинешенек, и все его достояние заключалось теперь в лошади и бамбуковой хижине.
III. ПОСЛЕДНИЙ ИЗ РОДА ДЕ МЕДИАНА
Когда Кучильо вышел из хижины, где происходил переданный нами разговор, солнце уже начало спускаться к горизонту. От накаленной дневной жарой земли парило. Сгущенные охладившимся воздухом испарения казались издали озерами, расположившимися вдоль опушки леса, будто природа старалась вознаградить людские взоры за однообразие печального пейзажа. Из лесу доносилось сухое потрескивание деревьев, расправлявших ветви как бы в ожидании благодатного часа — наступления ночной прохлады.
Кучильо свистнул, и на знакомый звук к нему прискакала его лошадь. Глаза бедного животного помутнели от нестерпимой жажды. Ее хозяин, сжалившись над нею, отлил ей немного воды из своего меха, и хотя это была капля для животного, тем не менее его взор прояснился. Кучильо взнуздал и оседлал свою лошадь, затем надел шпоры. Позвав Бенито — старшего слугу дона Эстебана, он приказал ему запрягать мулов, седлать лошадей и приготовиться к скорому ночлегу, так как предполагалось остановиться у Позо [21] — так называлось место, находившееся в нескольких часах езды от дороги.
21
Позо (исп. pozo) — колодец, омут.
Бенито возразил, что Позо им вовсе не по пути, однако когда Кучильо сослался на распоряжение дона Эстебана, решившего завернуть на гасиенду Дель-Венадо и провести на ней денек-другой, старый слуга поспешил исполнить приказание.
Дон Антонио де Пена — владелец самой богатой гасиенды между Ариспой и северной границей Мексики, славился в крае своим гостеприимством, а потому все с удовольствием согласились удлинить путь, чтобы отдохнуть несколько дней в благоустроенном помещении.
Исполнив с помощью других слуг приказания Кучильо, Бенито поскакал к лесу, на опушке которого была привязана кобыла с колокольчиком. Вокруг нее сгрудились запасные лошади.
Вид всадника, скачущего с лассо в руке, переполошил полудиких животных. Когда петля завертелась в воздухе, табун разбежался в разные стороны, но вскоре два мустанга оказались пойманными. Они слишком хорошо знали силу лассо, чтобы противиться, и с опущенной головой покорно побрели за слугой, тогда как остальные пять сгруппировались вокруг колокольчика предводительницы.
Когда пойманные лошади были оседланы и взнузданы, слуга отвязал кобылу и поставил ее впереди обеспокоенного табуна, вскоре окутавшегося густым облаком пыли.
Сенатор показался у двери своей хижины, где он прекрасно выспался и закусил. Хотя воздух был еще душен, все же теперь дышалось несравненно легче.
— Карамба! — воскликнул сенатор. — Да ведь это просто огонь, а не воздух, совсем нечем дышать! Не будь в этой норе столько скорпионов и змей, я бы с удовольствием остался здесь до ночи, чем опять тащиться по такому пеклу!
Излив свое негодование, сенатор грузно взобрался на лошадь и вместе с доном Эстебаном стал во главе отряда. За ними следовали Кучильо и Бараха, слуги и мулы замыкали шествие.
Пока кавалькада ехала лесом, температура казалась сносной, но при выезде в прерию сделалась опять невыносимой.
Ничто не производит такого унылого впечатления, как голые и безлесые пространства почвы, на которых любая растительность погибает из-за недостатка влаги. Изредка попадались длинные жерди, означавшие колодцы, но висящие кожаные ведра, растрескавшиеся от зноя, красноречиво свидетельствовали о том, что они высохли.
Горе тому, кто заблудился среди этих пустынных равнин! Если у него не будет с собой меха с водой, он, несомненно, погибнет от жажды между излучающим зной небом и раскаленной землей, равно безжалостными к неосмотрительному путешественнику.
— Так, значит, правда, — спросил сенатор дона Эстебана, вытирая пот с лица, — что вы уже бывали в этих краях?
— Еще бы! — ответил де Аречиза, улыбаясь. — Потому-то мне и захотелось еще раз побывать здесь. Но при каких обстоятельствах я приехал сюда и какова цель моего возвращения, — пока тайна, которую вы узнаете позже; это секрет такого рода, что у знавшего его, наверняка закружится голова, если он нравственно недостаточно силен. Чувствуете ли вы в себе такую силу, сеньор сенатор? — спросил испанец, посмотрев прямо в глаза своему спутнику спокойным взглядом, выражавшим силу и отвагу.