Лесной бродяга (Обитатель лесов)
Шрифт:
«О мать моя, мать моя! — невольно вырвалось из его переполненного горечью сердца. — Кто откроет мне, кто я?!»
И он прислушивался к шелесту ветра в листве, будто ветер мог разгадать ему эту тайну. Тибурсио был далек от мысли, что сейчас среди окружавших его людей находился тот, кто мог бы поведать правду о его происхождении.
Однако, умирая, вдова Арельяно открыла своему приемному сыну тайну не менее важную, чем тайна его рождения. Воспоминание о скрытом в горах сокровище сразу изменило печальное направление мыслей молодого человека. Рой грез охватил его, и то, что еще недавно казалось ему бесплодной химерой, вставало теперь перед ним как близкая, возможная действительность. Казалось, сказочные феи перебросили ему волшебный мост, ведущий к счастью, достижение которого совсем недавно казалось несбыточной мечтой.
Золото с завидной легкостью совершает такие чудесные превращения. Тибурсио уже видел перед собой блестящую перспективу, которую доставит ему обладание золотыми россыпями, и смело продолжал предаваться своим мечтам, вспоминая прошедшее и строя планы на будущее.
Ему вспомнилось, как два года назад начался его волшебный сон, рассеявший, как дым, все его сомнения.
Перед его мысленным взором будто наяву вновь возникли высокие своды леса, под которыми уже начинал клубиться сумрак, и в тревожном предвечернем безмолвии внезапно появилось прелестное существо — юная всадница. Ее сопровождали какой-то сеньор и трое слуг тоже верхом. Все пятеро были испуганы и растеряны: они более суток проплутали в дебрях, тщетно пытаясь отыскать дорогу, и вот случайно встретили устраивавшегося на ночлег Тибурсио. Он же предстал перед ними, как ангел-хранитель, как последняя надежда на спасение.
Лица незнакомца и слуг исчезли из памяти молодого человека; прелестные щечки молодой девушки, ее черные бездонные глаза, роскошные волосы сохранили над ним, несмотря на два истекших года, вся силу своего очарования; она навечно запечатлелась в его памяти. Тибурсио успокоил испуганных людей и в продолжение двух дней сопровождал их. О эти два дня, они промчались для него, как сон! В деталях припомнился ему их второй ночлег в лесу: как и теперь, все, кроме него, крепко спали. Слуги разлеглись на земле, а девушке постелили шкуру ягуара.
Слабые отблески догорающего костра освещали временами ее божественную головку, от которой он не мог оторвать очарованных глаз.
Все спало кругом, но то был сон, полный жизни. Ароматные испарения поднимались от заснувшей земли и насыщали воздух. Чувствовался острый запах сассафрасов и нежный аромат цветов и трав. Тибурсио вдыхал этот аромат и прислушивался к тихому дыханию спящей девушки, которое сливалось с шелестом и неясных шепотом леса.
Но волшебный сон длился недолго: путники к вечеру второго дня достигли своего жилища, где Тибурсио провел целую неделю, опьяненный своей любовью, но не питая ни малейшей надежды на взаимность. Он встречал свою красавицу и позже на деревенских праздниках, но не смел поднять на нее глаз, боясь выдать свое чувство; ведь тогда он был беден, а теперь… Тибурсио видел себя уже богатым и знатным, и надежда на счастье росла в его сердце…
Усталость взяла свое, и наконец веки сомкнулись, и он заснул в самом разгаре своих грез. Стоит ли уточнять, что предметом его мечтаний была дочь Августина де Пена, обитательница гасиенды Дель-Венадо?
При первых лучах зари наши путешественники были разбужены звоном колокольчиков и стуком копыт: Бенито, как и обещал, пригнал нескольких лошадей. Однако напрасно искали обоих охотников: те исчезли ночью так тихо, что никто не слышал их ухода.
Оседлали лошадей, навьючили мулов, и кавалькада двинулась к гасиенде Дель-Венадо.
Сенатор и дон Эстебан возглавили кавалькаду; за ними следовал Тибурсио, которому снова пришлось ехать за спиной Кучильо, так как на этот раз не оказалось ни одной свободной лошади, а затем ехали трое слуг. Молодой человек невольно думал о том, что купил тайну местонахождения россыпей клятвенным обещанием отомстить за смерть Арельяно; Кучильо же обдумывал способы избавиться от Тибурсио при первой же возможности.
День начал склоняться к вечеру, когда наконец вдали показались строения Дель-Венадо. Некоторое время путешественники продолжали еще продвигаться вперед по дороге, окруженной с обеих сторон лесом; в ту минуту, когда они находились уже на опушке, и перед ними открылась поросшая густой высокой травой прерия, из чащи неслышно вынырнули два вооруженных человека, уже знакомые нам охотники.
— Ты, вероятно, ошибся, спутав его с кем-то похожим, — сказал тихонько канадец.
— Я убежден, что это он самый! — возразил младший охотник. — За эти пятнадцать лет он очень мало изменился, и лицо и осанка все те же. Даже голос такой же, как в то время, когда я был простым микелетом, по прозвищу Хосе-Сонливец. Память и слух ничуть не изменили мне, а потому, Розбуа, будь уверен, что я не ошибаюсь!
— В самом деле! — проговорил Розбуа. — Гораздо легче встретить врага, чем отыскать потерянного друга!
И канадец грустно оперся на свою винтовку, продолжая следить глазами за удаляющейся кавалькадой, которая вскоре въехала в ворота гасиенды.
Закатившееся солнце еще золотило своими лучами горизонт и вершины холмов, но едва закат померк, дали подернулись ровной сероватой дымкой вечернего тумана. Оба охотника снова скрылись в лесной чаще, казавшейся еще страшнее и таинственнее в стремительно густеющем сумраке.
VIII. ГАСИЕНДА ДЕЛЬ-ВЕНАДО
Гасиенда Дель-Венадо представляет собой, как почти все постройки, расположенные на границе с землями индейских племен, от которых следует ожидать ежеминутно нападения, нечто среднее между домом и крепостью. Построенное из кирпича и тесаного камня, окруженное со всех сторон зубчатой террасой, с массивными дверями, это здание могло бы выдержать продолжительную осаду гораздо более искусного в военной стратегии врага, чем соседние племена апачей.
На одном из углов гасиенды возвышалась трехэтажная башня, сложенная также из камня. В случае взятия приступом главного корпуса, она могла бы предоставлять для обитателей дома вполне надежное убежище. К башне примыкала небольшая часовня.
Гасиенду со всех сторон окружала высокая ограда из свай и пальмовых деревьев, за которыми были расположены, кроме главного господского дома, также всевозможные пристройки, помещения для слуг, вакеро и приезжих, часто обращавшихся к хозяину с просьбой о гостеприимстве. Вне ограды гасиенды расположилось около тридцати хижин, принадлежавших семьям пеонов [29] , служащих на гасиенде. При угрозе нападения они покидали свои жилища и собирались в доме, образуя, таким образом, довольно значительный гарнизон.
29
Пеон (исп peon — поденщик, полевой рабочий) — крестьянин, превратившийся в результате кабальной зависимости от помещика в долгового раба.