Лесной бродяга (Обитатель лесов)
Шрифт:
Испуганный вид сенатора составлял полную противоположность со спокойным самообладанием дона Эстебана.
— Вот благоразумный совет! — воскликнул Трогадурос. — Последуем же ему немедля!
И он встал, намереваясь воспользоваться преданностью верного слуги, но дон Эстебан остановил его повелительным жестом.
— Следовательно, вы рассказали ваши охотничьи приключения не с целью испугать новичков? — спросил он Бенито.
— Господи Иисусе, все это истинная правда! — воскликнул тот.
— И мы действительно в опасности?
— Да, и ее невозможно избежать!
— Что ж, если так, мы останемся на наших местах!
— Что вы делаете?! — воскликнул Трогадурос.
— Обязанность начальника заключается в том, чтобы защищать своих подчиненных, а не искать у них защиты, — гордо возразил де Аречиза, — и вот как мы поступим. Так как опасность ожидает нас именно с этой стороны, поскольку рев слышался отсюда, я остаюсь здесь с ружьем в руках, чтобы дождаться наших врагов и защищать арьергард от нападения. Ягуара нечего опасаться, когда в распоряжении человека две добрых пули, храброе сердце и верный глаз. Вы же, сеньор, отправляйтесь в арьергард и исполните там то же самое; если же найдете нужным из предосторожности обратиться к помощи наших слуг, я предоставляю это на ваше усмотрение!
Подобного рода предложение, посредством которого дон Эстебан пытался скрыть трусость сенатора, пришлось тому как нельзя более по вкусу, и он не замедлил им воспользоваться, присоединившись к толпе слуг, которых он вроде бы намеревался защитить собственной грудью.
Тем временем в лесу поднялся дикий рев, будто два хищника переговаривались на своем зловещем языке: то слышалось глухое рычание, сопровождаемое вслед за тем пронзительным мяуканьем, то раздавался оглушающий рык. Этот ужасный концерт, повторяемый бесчисленными голосами эха, взбудоражил весь лес, который казался наполненным десятками хищников. Каждый рев болезненно отдавался в сердцах людей.
Ружье в руках сенатора трепетало, как тростник, колеблемый ветром; Бараха читал молитвы, предавая себя в руки всех испанских святых. Кучильо изо всей силы сжимал карабин, а старый Бенито с фатализмом истого араба спокойно ожидал развязки драмы, пролог к которой оба главных актера начали с оглушительного рычания.
VI. ТИГРЕРО
При слабом свете потухающего костра, который Бенито старался поддерживать, подбрасывая в него крошечные порции хвороста, резко выделялся силуэт дона Эстебана, который с ружьем в руках спокойно прислушивался к рычанию тигров, сохраняя полнейшее спокойствие, как будто дело касалось охоты на ланей.
При виде испанца, Тибурсио почувствовал, как в нем пробуждается сильное возбуждение, свойственное энергичным людям в минуты опасности; к сожалению, у него не было другого оружия, кроме кинжала. Молодой человек невольно бросил взгляд на ружье в руках сенатора, которое могло оказаться более опасным для окружающих, чем для ягуаров, так как, судя по конвульсивному дрожанию его рук, он легко мог ошибиться мишенью.
Со своей стороны сенатор бросал завистливые взгляды на Тибурсио, занимавшего самое безопасное место посреди группы слуг. Его окружали Бенито и его оба товарища, Кучильо и Бараха.
Тибурсио заметил один из этих взглядов.
— Сеньор сенатор, — проговорил он, — мне кажется, что вы не должны подвергать вашу драгоценную жизнь опасности. У вас есть семья, родные, у меня же нет никого, кому бы пришлось меня оплакивать!
— Вы правы, — поспешно согласился сенатор, — моя жизнь дорого ценится, и моя гибель привела бы многих в отчаяние!
— В таком случае поменяемся местами, дайте мне ваше ружье, и мое тело защитит вас от нападения ягуаров!
Тибурсио сделал свое предложение в ту минуту, когда голоса хищников слышались еще в разных сторонах поочередно, но вдруг они слились в один устрашающий звук, многократно повторяемый эхом, разносившим его далеко по лесу.
Под впечатлением дуэта хищников сенатор тотчас согласился на предложение Тибурсио; они обменялись местами, и молодой охотник выступил вперед, его глаза горели воодушевлением, губы едва заметно вздрагивали, но он стоял спокойно с ружьем на изготовку, ожидая неизбежного нападения одного из ягуаров.
Дон Эстебан и Тибурсио казались неподвижными, как изваяния. Отблески костра освещали красноватым светом этих людей, которых случай неожиданно свел вместе; ни тот, ни другой не уступали друг другу ни в храбрости, ни в гордости.
Положение становилось все более критическим; близился момент, когда оба зверя должны были очутиться перед охотниками.
Костер бросал на окружающие предметы едва заметный багровый отблеск, и все было готово к развязке драмы. Но прежде чем продолжать наш рассказ, мы должны точно описать положение людей и окружающих их объектов.
Мы уже упоминали, что бивак дона Эстебана раскинулся на пространстве между неширокой полосой окружавших водоем деревьев и опушкой леса, через который вела дорога на гасиенду Дель-Венадо. Он занимал почти середину этого пространства и находился несколько ближе к водоему.
С остальных двух сторон лагерь окружал колючий кустарник, рев же зверей раздавался со стороны водоема и леса. Тибурсио стоял ближе к водоему, а дон Эстебан — к лесу, остальные располагались между ними. Вдруг среди царившей тишины, которая казалась еще зловещее оттого, что было неизвестно, откуда близилась опасность, из кустарников, окружающих поляну, раздался жалобный вой койота.
Несмотря на всю заунывность этого звука, он показался нашим путешественникам сладкой мелодией в сравнении с ревом ягуаров.
— Странно, что койот осмеливается так близко подойти к тигру! — проговорил старый вакеро тихим голосом.
— Я слышал, что когда ягуар выходит на охоту, то койоты следуют за ними! — также тихо ответил Тибурсио.
— В этом есть доля правды, — возразил Бенито, — но только с той разницей, что койот решается приблизиться к ягуару лишь тогда, когда тот насыщается добычей, иначе он рискует сам послужить для него приманкой. Это, во всяком случае, необычно, — задумчиво закончил старый вакеро. — Однако, что это? Никак появился еще один койот.