Лесной бродяга (Обитатель лесов)
Шрифт:
«Не придумай я такой ловкой штуки, — раздумывал бандит, — завтра пришлось бы делить мои сокровища между шестьюдесятью молодцами, а таким образом их на четверть, а даст Бог, и на половину поубавится. В то же время, пока это белое и красное дурачье будет убивать друг друга, я… »
Но тут «благородные» размышления Кучильо прервал внезапный выстрел, произведенный, по-видимому, из карабина. Выстрел донесся с севера, со стороны реки.
«Странно, что выстрел раздался с той стороны, — раздумывал Кучильо, оборачиваясь
В это время послышался второй выстрел, сопровождаемый вскоре третьим, а затем началась ожесточенная перестрелка.
На одну минуту сердце бандита замерло: он вообразил, что какая-то новая экспедиция готовится завладеть сокровищами, составлявшими в последнее время постоянный предмет его корыстолюбивых мечтаний. Затем бандиту показалось, что дон Эстебан выслал вперед немногочисленный отряд, чтобы скорее достичь Вальдорадо и укрепиться там.
Однако рассудок вскоре доказал ему неосновательность подобных предположений.
Отряд гамбузино ни в коем случае не мог бы незаметно достичь Вальдорадо, не привлекая его внимания в продолжение двух суток, проведенных им в одиночестве, да, кроме того, дон Эстебан вряд ли решился ослабить свои силы, разделив своих людей на два отряда.
Под влиянием этих рассуждений Кучильо снова обрел спокойствие и, продолжая лежать за холмом, совершенно скрывавшим его вместе с лошадью, решил, что выстрелы произведены какими-нибудь американскими охотниками, нечаянно натолкнувшимися на индейцев.
Мы предоставим пока Кучильо свободно предаваться своим размышлениям, а сами вернемся в лагерь дона Эстебана, куда также явственно доносились звуки перестрелки, не прекращавшейся до самого вечера, что подало повод ко всевозможным предположениям.
Наступил вечер, отблески красной вечерней зари указывали на недавно скрывшееся могучее светило, и, по мере того как погасли последние лучи его, все ярче и ярче становился свет луны, появившейся на темно-синем небе. Земля остывала, и от нее подымались душистые испарения.
При серебристом сиянии луны лагерь гамбузино представлял удивительно живописное зрелище.
Высоко на холме, вся залитая лунным светом, возвышалась палатка дона Эстебана с развевавшимся над нею флагом. Слабый свет внутри ее свидетельствовал о том, что начальник отряда бодрствует; кое-где в вырытых в земле ямах горели костры, защищенные камнями с целью скрыть их свет от внимания индейцев; языки пламени освещали землю красноватым отблеском.
Вокруг лагеря были сложены кучи хвороста, с помощью которого в случае ночного нападения можно было бы сразу обратить ночь в день. Там и сям лежали спящие люди, другие приготовляли ужин; лошади и вьючные животные тут же жевали свой корм, состоявший из маиса, насыпанного в парусиновые мешки.
При свете луны
При входе в палатку лежал на земле, как верный сторожевой пес, человек с длинными волосами, завернувшись в дырявый плащ, в котором нетрудно было узнать Ороче. Рядом с ним лежала его мандолина. Гамбузино был погружен в созерцание звездного неба, но не забывал вместе с тем поддерживать огонь в костре, от которого подымалась легкая струйка голубоватого дыма.
По ту сторону укреплений простиралась бесконечная равнина, освещенная серебристыми лучами луны; вдали виднелись вершины гор, окутанные легкой дымкой тумана. Свет луны освещал также караульных, прохаживавшихся около укреплений с ружьями в руках, зорко вглядываясь вдаль.
Одну из групп лежавших людей составляли Бенито, слуга дона Эстебана, Бараха и Педро Диас, тихо разговаривавшие между собой.
— Сеньор Бенито, — говорил Бараха, — вы так искусны в объяснении всяких степных и лесных звуков; не знаете ли вы, что означают эти выстрелы, доносившиеся до нас сегодня весь день?
— Я очень мало знаком с индейцами, однако…
— Ну пожалуйста, без недомолвок, — перебил Бараха, — вы очень любите к ним прибегать, как в ту памятную ночь, когда мы подвергались нападению тигров.
— Не могу представить себе, чем вызвана эта стрельба, разве только то, что в лапы к краснокожим попался какой-нибудь несчастный пленный и они устраивают ему такую же пытку, как в молодости мне, когда я оказался у них в плену.
— Какого же дьявола они умудрились поймать? — спросил Бараха. — Ведь кругом нет ни одной живой души!
— Как нет?! — возразил Бенито. — Вот уже два дня, как исчез наш друг Кучильо, и я опасаюсь, что эти демоны преследовали именно его. Не дай только Бог, чтобы они с ним учинили такую же расправу, как со мной!
— О какой такой расправе вы толкуете? Верно, эта пытка была не особенно мучительна, если вы вынесли ее!
— Вы думаете, сеньор? А я вам скажу, что когда сдирают кожу с черепа, поджаривают на медленном огне и разрывают тело на куски, то это ничто в сравнении с тем, что я вынес!
— Дьявольщина! — воскликнул Бараха. — Вероятно, индейцы применяют такие страшные пытки, только когда очень рассвирепеют!
— Ошибаетесь! К таким пыткам они прибегают обычно в радостном настроении, к примеру, когда захватят в плен белого. Если волею судьбы вы окажетесь в лапах краснокожих, молите Бога, чтобы это произошло не в радостный для них час, тогда по крайней мере вы отделаетесь, хотя и зверскими, но непродолжительными муками.
— Минут пять-шесть?
— Нет, часов пять или шесть, а иногда и дольше, однако…