Лесной фронт. Дилогия
Шрифт:
— Слышишь? — спросил вдруг Лешка.
Я прислушался. Откуда-то издалека доносились звуки стрельбы.— Стреляют вроде… — неуверенно произнес я.
— Значит, не наши, — вздохнул Лешка и принялся еще внимательнее всматриваться в темноту ночного леса.
Перестрелка продолжалась всего несколько минут. Наступила гробовая тишина, не нарушаемая ни шепотком, ни шорохом. Все напряженно прислушивались к звукам леса.
— Как думаешь, кто кого? — спросил Митрофанчик.
Я промолчал. Время тянулось медленно, как густой мед. Сколько я здесь уже лежу? Час? Казалось, уже давно должно было наступить утро, но в лесу царила все та же темнота. Хотелось вскочить и куда-то бежать, что-то делать. Я сдерживал себя изо всех сил. Наконец началось какое-то движение.
— Отбой! — прокричал кто-то.
— И что это было? — вставая и отряхиваясь, спросил я, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Пойдем узнаем, — предложил Лешка.
Мы пошли обратно к центру лагеря. Там снова собралась толпа. Мы протолкались сквозь плотный строй партизан и увидели виновников ночного переполоха. Перед майором стояли девять человек, одетых в форму Красной армии. Десятый парашютист сидел на земле. Над ним как раз хлопотала Ксанка, заведовавшая в отряде санчастью. Судя по всему, у бойца была прострелена нога, и наша врач как раз заканчивала ее перебинтовывать. Чуть в стороне лежали девять пухлых вещмешков и что-то, показавшееся мне большой коробкой.
— Старший лейтенант Бредун, — представился один из парашютистов. — Товарищ майор, разрешите поговорить с вами наедине.
Была дана команда разойтись, которую партизаны исполнили с явным нежеланием. Они расходились, то и дело оглядываясь на ночных пришельцев, буквально свалившихся на голову отряда. Тут и там раздавались вопросы, основной сутью которых было недоумение по поводу чудесного превращения «немецкого десанта» в бойцов Красной армии. Кто-то выразил ту же надежду о наступлении, которую недавно высказал мне Лешка.
А через полчаса меня вызвали к командиру. Пройдя мимо бдительного часового, охранявшего разговор капитана с захваченными парашютистами от любопытствующих партизан, я подошел к майору. Тут же присутствовала вся группа парашютистов, за исключением раненого, и Митрофаныч, который, похоже, успел и здесь выбиться в советники командира.
— Боец Найденов по вашему приказанию прибыл, — отрапортовал я, остановившись перед майором.
— Вольно, — скомандовал тот. — Вот, товарищи, и Найденов. Наш командир группы подрывников. Товарищ старший лейтенант, введите его кратко в курс дела.
В общих чертах ситуация оказалась следующая. К нам на голову действительно свалились советские диверсанты. Где-то в штабных высях было принято решение перерезать одну из важнейших коммуникаций, по которым немцы гнали свои войска на фронт, перевозили технику, боеприпасы и прочую матчасть на восток, а обратно – на запад – вывозили к себе награбленное. Группе старшего лейтенанта Бредуна была поставлена задача взорвать железнодорожный мост у Александрии, а после – организовать партизанский отряд, с которым продолжать диверсионную деятельность на ровенском транспортном узле, а также собирать и передавать разведданные о движении противника. Здесь диверсионной группе сильно повезло – их выбросили практически над уже действующим партизанским отрядом. Так что половину задачи можно было считать выполненной. Повезло и нам. На наш отряд, отрезанный от всего остального мира и пока что слабо представляющий, что же делать дальше, в буквальном смысле с неба свалился радиопередатчик, да еще и переводчик с немецкого. Слава богу, радист группы, запутавшийся в ветвях дерева, не успел уничтожить ни свою машинку, ни шифры. А в набитых вещмешках группы оказалось больше двух сотен килограммов тола и всякие хитрые приспособления для подрывного дела. Теперь мы сможем развернуться в полную силу. Но улыбка, которой судьба одарила посланную командованием разведгруппу, оказалась с изрядной долей ехидцы – один из двоих подрывников, входивших в состав группы, был ранен партизанами, которые, по недоразумению, приняли ее за немецкий десант. Вот поэтому понадобился я – как самый опытный подрывник отряда. Эх, знали бы вы о том, насколько я опытен на самом деле…
В конце рассказа старший лейтенант поставил меня в известность, что майор поручил мне отправиться с группой для выполнения задания под Александрией, и спросил, справлюсь ли я с этим заданием. Я задумался.
— Товарищ старший лейтенант, — после некоторой паузы ответил я, — для начала мне надо знать, с чем я буду работать. Здесь я занимался только самодельными минами…
— Значит, справитесь! — решил за меня лейтенант и добавил: – Сердюк введет вас в курс дела.
* * *
Сердюк оказался парнем лет двадцати. По званию он был сержантом, но сразу же, при знакомстве, попросил называть его просто Колей. Высадка для него прошла практически бесследно, если не считать глубокой царапины на лбу – приземляясь в лесу, он получил эту отметину от какого-то сучка, когда падал сквозь ветви дерева.
— Нас в стороны разбросало, — Коля принялся рассказывать о своем десантировании сразу после знакомства, — но не сильно. Собирались вместе минут десять. А я, как парашют отцепил и спрятал, сразу заметил, как кто-то сигнал фонариком подает. Вышел к своим. Абрашу – радиста нашего – только с дерева снимать начали, тут Крючков кричит, мол, засада. Мы – за деревья, а из леса стреляют. А мы – в ответ. Командир кричит, чтобы рацию уничтожили. Тут вдруг стрельба прекратилась и по-русски кто-то из лесу кричит, сдавайтесь, мол.
Оригинально. Похоже, в этих местах все знакомства начинаются с нацеленного на тебя карабина или с перестрелки. Нас с Олей, когда на окруженцев наткнулись, сразу на прицел взяли, с группой Митрофаныча возле аэродрома перестрелка вышла, когда реку форсировали, пришедшие нам на помощь партизаны тоже не спешили выбегать навстречу с распростертыми объятиями… Вот теперь чуть парашютистов не перестреляли. Опасно в здешних лесах. Война…
Я, в свою очередь, поделился с Колей своей историей. Правда, о многом умолчал – о своем появлении в отряде капитана Зыклова не сказал ни слова. Так мы посидели, покурили за разговором о жизни и только после этого приступили к моему обучению. Краткий курс ознакомления с подрывной техникой 1941 года занял у нас полчаса – не больше. Собственно, изучать здесь было нечего. Коля показал мне электродетонатор и объяснил принцип действия, как его снаряжать и правильно вставлять в основной заряд. Ничего сложного не было – электродетонатор по принципу действия оказался не сложнее кипятильника или лампочки. Далее мне была продемонстрирована подрывная машинка ПМ-2. Удобнейшая вещь, которая весила всего два с половиной килограмма, и простая в использовании настолько, что обучиться работать с ней мог любой. Всего и дел там – подсоединить провода к зажимам, вставить на место ключ и повернуть его. Собственно, это и был весь курс, который прочитал мне подрывник диверсионной группы. Вопросов расчета заряда для подрыва моста, оптимального его расположения и прочего мы не касались. В ответ я поделился с Колей своими наработками в деле кустарного изготовления мин. Больше всего из моего рассказа его заинтересовали мины, которые мы изготовили для установки заграждения в болоте, — те самые, из гильз 14,5-миллиметровых патронов.
Когда краткий курс подрывника-диверсанта был окончен, в нашем распоряжении оказалась куча свободного времени. Командир диверсионной группы, как оказалось, приказал радисту организовать сеанс связи, в котором доложить в штаб об удачной высадке и встрече с партизанским отрядом. Для этого радисту пришлось, в сопровождении двух своих автоматчиков и двух партизан нашего отряда, уйти километров на пятнадцать-двадцать от лагеря. В общем, в запасе у нас было дня два на подготовку. А поскольку подготовка закончилась быстро, оставшееся время мы использовали для отдыха и знакомства. Я познакомился с остальными бойцами диверсионной группы, с которыми мне предстояло идти на дело, пообщался с Деримовым – вторым подрывником, которому в перестрелке с партизанами прострелили ляжку, познакомил Колю со своими бойцами и показал ему наше хозяйство.
Вечером того дня, когда вернулся и доложил о выполнении задания радист, я готовился к назначенному на следующее утро выходу. Этот день для меня был полон сюрпризов. С момента возвращения радиста лагерь гудел. Все уже знали, что теперь отряд имеет связь с командованием. Но это было только половиной повода для радости. Главной причиной блеска воодушевления в глазах бойцов был непонятным образом распространившийся слух о предстоящем большом деле. Причем осведомленность партизан просто поражала – они знали даже то, что в составе группы иду я и еще двадцать бойцов отряда. Правда, цель нашего выхода удалось сохранить в тайне. Видимо, людям настолько надоело сидеть без дела, что каждый, даже те, кто оставался в лагере, ощущал свою причастность к предстоящему и всеми силами пытался помочь тем, кто участвовал в выходе. Бойцы подходили к нам, делились табаком и едой. С самого утра я замечал неподалеку от себя Олю, которая не отводила от меня глаз. Но когда я подошел к ней и поздоровался, она, пролепетав что-то в ответ, тут же сослалась на дела и убежала. А через полчаса я снова ее заметил, но она опять исчезла, стоило мне направиться в ее сторону. После обеда подошел Митрофаныч и завел разговор ни о чем. В конце разговора он сунул мне в руки небольшой узелок с табаком и, хлопнув меня по плечу, скрылся по своим делам. Но больше всего меня удивил Горбунов. Когда мы отправились на склад за припасами – майор приказал выдать каждому гранаты и трофейные консервы из НЗ, он вместе с двумя РГД протянул мне три полных магазина к МП. Увидев мой ошалевший от такой невиданной щедрости взгляд, завскладом хитро усмехнулся: