Лесной исчезнувший мир. Очерки петербургского предместья
Шрифт:
Е.В. и Г.Г. Ростовцевы с сыном Сашей у своего дома
Особняк этот до сих пор на том же месте, правда, теснимый возникающими вокруг громадами современных зданий, он становится все более неприметным. Не знаю, находится ли он под охраной, но его история для меня остается загадкой. Чей он был? Когда построен? Кем? О других сохранившихся особняках Лесного написано немало, но об этом ни слова нигде не встречала. А между тем в справочнике «Весь Петербург» этот участок и еще несколько далее, за Яковской улицей, числились за Ратьковым-Рожковым (городским головой). Так может быть, это именно его дом?
Почти сразу за ним мы подходили к маленькому переулку, который служил как бы продолжением Болотной улицы с другой стороны проспекта и упирался в Пустой переулок. По обе стороны его стояли два совершенно одинаковых охристого цвета одноэтажных домика, каждый с мезонином и верандами. «Дома колбасника Шеве», – говорила мне Нина Завитаева. Дома стояли в глубине садов, почти посередине между Старо-Парголовским и Пустым, но лицом к проспекту. А в садах перед ними – самое великолепное в нашем краю буйное царство сирени.
По этому переулочку или дальше, дворами, мы выходили на Пустой, а там до школы было уже рукой подать.
До сих пор помню ощущение того утра первого сентября, солнечного и уже чуть прохладного, когда мы, первоклассники, разбившись по буквам – а букв у тех первых классов было до «д» или даже до «е», – стояли парами между колоннами перед входом в вестибюль начальной школы. Обратившись лицами к нам, наши будущие учительницы проводили перекличку и выравнивали наш строй. Я заметила, что у всех других классов учительницы были молодые, а у нас – строгая пожилая дама, с почти седыми волосами, блинчиками косичек уложенными на ушах. Поля ее ажурной шляпы шевелил ветерок. Ее звали Ольга Андреевна. С ее возрастом меня примирила мысль, что она и есть «главная» учительница, так же как и главная буква «а». Она поставила меня в пару с Андрюшей Лаврухиным (а может быть, так поставили нас мамы, которые были знакомы, он тоже ходил в детский сад, только в английскую группу). С ним мы потом сидели за одной партой. Он был круглым отличником, а я – не круглой.
Жаль, что детям в нашей замечательной школе пришлось проучиться совсем недолго, наверное, ни один класс не прошел в ней от первого до десятого. Во время войны там размещался госпиталь, потом здание занял Институт телевидения, и, как ни бился наш бывший директор Лаврентьев, орденоносец и герой Гражданской войны («хромой Лаврентий»), как ни обивал всевозможные пороги, детям школу так и не вернули.
Только вспомнив первоначальный облик этого здания и его предназначение, можно понять теперь, что оно было одним из лучших произведений архитектуры конструктивизма. Несмотря на графический лаконизм и строгость его художественного решения, оно производило впечатление размаха и простора. При этом – максимальная функциональность, до мельчайших деталей продуманная планировка, какой-то особый комфорт, эстетика геометрии. Все здание школы соразмерно разделялось на две части: большую – для старших классов, и меньшую – для начальных. Автономность каждой из них подчеркивалась перепадом этажей, но они соединялись внутренней лестницей со стеклянными дверьми на площадках. Около них на переменах стояли дежурные. У каждого крыла был свой отдельный вход и свой вестибюль, старшие поднимались на широкое полукруглое крыльцо, а мы проходили через портик с прямоугольными колоннами под спортивным залом.
Первая школа Выборгского района, конец 1930-х гг. Фото из личного архива С.П. Николаевой
Первый этаж старших классов шел на один пролет выше нашего, под ним, в цокольном этаже, – огромная столовая, куда нас приводили на большой перемене. Столы уже были накрыты нашими дежурными мамами. У каждого класса был свой стол.
Когда я училась в первом классе, в столовой, через проход от нас, стояли столы третьих классов. За одним из них, лицом к нам, всегда сидел Юрка Петров, мой товарищ по детскому саду. За столом он почти никогда не молчал, что-то громко восклицал и смешил весь свой класс, в общем – очень воображал. Меня он совсем не замечал, я понимала: как можно знаться с такой мелюзгой, да еще девчонкой!
Ни он, ни я не могли и предположить в те дни, что осталось нам проучиться в этой школе только два года, и что мы уже никогда ее не окончим, и что, когда начнется война, он потеряет все – и дом, и своих родителей, останется один и попадет к немцам. Потом все же какими-то неведомыми путями вернется в наш город, будет учиться не в школе, а в ремесленном и техникуме и окончит университет. Он переедет в Гатчину и всю свою жизнь свяжет с Институтом ядерной физики имени Константинова. Однажды он получит престижную международную премию и тогда сможет даже осуществить золотую мечту своего детства – немного пожить на необитаемом острове в Тихом океане.
В нашей школе на половине старших, сразу за вестибюлем, был большой зрительный зал со сценой и огромным экраном. Когда отмечали одну из годовщин образования Советского Союза, каждый класс представлял какую-либо республику. Мы были киргизами. Вожатая нашего класса сказала, чтобы каждому дома сшили или достали национальный костюм. Девочкам велели заплести много косичек. С косичками у меня было плохо.
В школе, над крышей, была даже обсерватория, но я в нее так никогда и не попала. Я только иногда думала, что, когда буду в старших классах, узнаю, как там внутри, и посмотрю на Луну и звезды. Как ни странно, но в третьем классе, когда нас приняли в пионеры, я мечтала полететь на Марс, засыпая, фантазировала и представляла картины полета. Возможно, что один только вид этой обсерватории, на которую я так засматривалась в детстве, послужил началом сохранившегося на всю жизнь интереса к тайнам звездного неба.
Наш деловой дентр
К началу 1930-х годов стиль конструктивизма в Лесном был отмечен еще двумя замечательными строениями. Это круглая баня и поликлиника на углу Институтского и 2-го Муринского проспектов. Они существуют и поныне, но претерпели изменения. Поликлиника надстроена, произошли в ней и внутренние переделки. На втором этаже не стало просторного холла с зимним садом, которому функционально и служила главная архитектурная достопримечательность здания – стеклянная стена-окно над козырьком центрального входа. В первоначальном виде сохранилась лишь лестница с расходящимися маршами[22].
В 1930-е гг. трамвай 18-го маршрута стал ходить по прямой мимо особняка Котлова
Круглая баня, которая стоит сейчас на обочине площади Мужества, и в те времена как бы замыкала собой располагавшийся здесь старейший центр нашей лесновской цивилизации. Таким же функционально значимым центром он, безусловно, был и для жителей района Гражданки – противоположной от нас стороны. Не знаю, как они именовали его в своем обиходе, но мы, лесновцы, называли его Спасской[23]. Никакой площади тогда еще на этом месте не было, скорее оно представляло собой нечто вроде «Пяти углов». Однако «углов» здесь было больше: тут сходились, да еще и не совсем в одной точке, – три проспекта и пять улиц[24].
Белый дом с башенками. Первоначально трамвайные пути были проложены здесь и огибали этот дом. Фото начала XX в.
На «Спасской» соединялись трамвайные маршруты из «города» – восемнадцатого, шедшего с Петроградской стороны по 2-му Муринскому, девятки и двадцать пятого с Литейного и Лесного через Кушелевку. Интересно, что первоначально трамвайные пути проходили и круто поворачивали именно в том месте, где они соединяются на площади Мужества и сейчас. Но в 30-е годы прошлого столетия линию восемнадцатого маршрута спрямили: трамвай стал чуть-чуть не доходить до конца проспекта и почти под прямым углом сворачивал на Дорогу в Сосновку, проходя при этом перед самым особняком Котлова и пересекая начало Старо-Парголовского проспекта. Здесь, на углу Старо-Парголовского и Дороги в Сосновку, как раз сходились тогда маршруты и была последняя трамвайная остановка перед кольцом у Политехнического.