Лесной Охотник
Шрифт:
— Ты думаешь, ты умен, да?! Чертовски умен? Идиот, вот ты кто! — импровизированная куфия Гантта была почти сорвана. Он стоял над Майклом, глядя на него яростно и целясь ему в голову. — Одна пуля в мозг, и с тобой будет кончено!
Майкл посмотрел на него единственным здоровым глазом. Его собственная самодельная куфия развязалась, и изувеченное лицо показалось наружу. Он сплюнул свежей кровью, запах которой сделал его голод и жажду почти невыносимыми. Ему удалось натянуто улыбнуться, но с тем, чтобы вобрать в грудь достаточно воздуха для вдоха, были определенные проблемы. Да уж, не хватало еще пары сломанных
— Если выстрелишь… они вернуться… потому что услышат шум… так что давай, — он с трудом перевел дыхание. — Стреляй.
Палец Гантта на спусковом крючке дрогнул. Но, когда через несколько секунд ничего так и не произошло, стало ясно, что стрелять он передумал.
Майкл почувствовал, что тело от боли бьет мелка дрожь. Плечо убивало его: через раненую руку попеременно пробегали невыносимые волны жара и холода. Она чуть выскользнула из перевязи, и от боли, которая вспыхнула, когда Майкл снова протянул ее через шарф, он стиснул зубы и тихо замычал. Похоже, даже для человека действия это уже слишком, мрачно подумал он.
Внимание Гантта ныне уже не было всецело сосредоточено на Майкле Галлатине.
— Какого черта тебе надо? — спросил он кого-то, и Майкл повернул голову, чтобы проследить за его взглядом и увидеть мальчика в грязной одежде и куфии с армейской кепкой. Похоже, этот ребенок заметил даласиффов первым, и сумел укрыться. Именно он бросил кусок камня в плечо Гантту перед тем, как тот позвал Хартлера, чем мог навлечь смерть на всех них.
— Спроси его, что ему нужно, — приказал Гантт. Майкл снова сделал попытку на двух берберских наречиях, но не получил никакого ответа. — Да что с ним такое? Он не может говорить?
— Ты не можешь говорить? — спросил Майкл, выбирая более общее тамазигхское наречие.
Мальчик поначалу даже не шевелился. А затем вдруг поднял правую руку и раздвинул куфию на месте рта. Майкл повторил свой вопрос — ему было тяжело говорить, поэтому на этот раз акцент получился еще грубее, чем в предыдущий. Но ему показалось, что на этот раз мальчик его понял. Преодолевая боль, Майкл поднялся и шагнул к ребенку, который тут же начал отступать.
— Не бойся. Опасности нет, — заверил Майкл. — Дай мне посмотреть.
Мальчик остановился и неуверенно снял куфию. Ему было около десяти лет. Милый ребенок с вьющимися черными волосами и кожей оливкового оттенка, однако в темных запавших глазах отражался опыт, которым не должен обладать ни один ребенок его возраста. Они были настолько полны страданий, боли и печали, что выглядели пугающими. Мальчик открыл рот.
— Ему вырезали язык. Похоже, довольно давно, — объяснил Майкл Гантту. Затем обратился к мальчику. — Это сделали твои соплеменники?
Мальчик покачал головой и указал пальцем в сторону кроваво-зеленого шарфа, лежавшего на песке в двухстах метрах.
— Даласиффы? — понимающе спросил Майкл. Мальчик кивнул и закрыл рот, снова обернув куфию вокруг лица, оставив прорезь для своих умудренных опытом затравленных глаз, которыми он смотрел на мир.
— Как думаешь, что с ним случилось? — спросил Гантт, становясь позади Майкла.
— Война между местными поселенцами, я полагаю. Наверное, даласиффы совершили набег на его деревню. И, возможно, они решили оставить его в живых, вырвав язык, в качестве предупреждения. Можно предположить, что он подружился с кем-то из солдат Содружества, и даласиффам это не понравилось, — Майкл потер грудную клетку и подумал, что под одеждой, должно быть, уже появились множественные синяки. Хорошей новостью было то, что обошлось без переломов. Мельком он взглянул на свою руку и не нашел признаков перевоплощения. Пока что.
— Черт побери! — воскликнул Гантт, и было неясно, высказывается он насчет судьбы мальчика или сетует на то, что у них, похоже, появился нежелательный спутник, от которого можно было ждать чего угодно.
Майкл заметил, что мальчик что-то делает левой рукой: сжимает ее и трясет из стороны в сторону. Послышался щелчок. Майкл жестом попросил его разжать ладонь, но мальчик упрямился в течение нескольких секунд. По его темным глазам ничего нельзя было понять.
И вдруг ладонь раскрылась.
На ней оказалась пара пожелтевших кубиков с красными точками. Мальчик почти сразу снова сжал руку и продолжил трясти ее.
— Похоже, это подарок от того же солдата, который дал ему фуражку, — вслух подумал Майкл, тут же обратившись к Гантту. — Дай ему немного воды.
— Эй, ты здесь не командуешь!
Майкл повернулся к нему лицом. Здоровый зеленый глаз глядел строго — настолько, что Гантта проняло от этой непоколебимой уверенности.
— Воды, — повторил он.
Летчик пробормотал проклятие, которое, судя по злости, могло сбить с неба B-17 [11] , однако флягу с ремня все же снял, открутил крышку и протянул мальчику питье.
11
Имеется в виду Boeing B-17 — первый серийный американский цельнометаллический тяжелый четырехмоторный бомбардировщик, начавший выпускаться в середине 1930-х годов.
— Пей, — подбодрил его Майкл.
Ребенок не отказался. Он сделал один глоток — только один, потому что прекрасно знал, что от количества воды зависит выживание всех троих попутчиков в этом диком краю. Он передал флягу обратно Гантту, тут же снова опустив куфию так, чтобы прикрыть рот.
Большими знаниями тамазигхского Майкл не обладал, но все же сумел подобрать слова, чтобы спросить у мальчика, есть ли поблизости колодец.
Ребенок жестом изобразил взлетающую птицу и указал пальцем на юго-запад. Майкл примерно понял, что его немой собеседник пытается описать расстояние.
— О чем ты с ним говоришь?
— Спрашиваю его, есть ли поблизости колодец. Он говорит… я думаю, что это достаточно далеко, на юго-западе.
— Как далеко?
— Он не сумел мне сказать.
— Что ж, я намерен продолжить держаться прежнего курса.
— Хорошо, — кивнул Майкл. — Полагаю, наши… гм… разногласия следует оставить позади, — он начал снова наматывать рубашку так, чтобы закрыть лицо и голову от солнца и песка. Интересно, был ли он когда-нибудь в своей жизни слабее, чем сейчас? Он даже сам себе не мог ответить на этот вопрос. Бывало всякое, но сейчас… Майкл чувствовал себя в аду. Жара подрывала даже волю к движению.