Лесной Охотник
Шрифт:
— Привет, Аксель — проговорила она в трубку. — Я хотела, чтобы ты знал, — некоторое время она помолчала, пристально глядя на Майкла. — Я не очень хорошо чувствую себя сегодня, — продолжила она. — Придется отложить наши планы. Что? Мое состояние? Горло немного болит. Думаю, завтра уже буду чувствовать себя лучше. Да, определенно завтра мне уже станет лучше. Я обязательно приму меры. Да, знаю, — она сделала паузу, слушая Снеговика Гестапо. — Да, верно, майор Йегер здесь. Я получу его фотографии во второй половине дня. Знаю, что уже вечер, спасибо, — она быстро кивнула, словно Риттенкретт мог видеть ее. — Об этом я тоже помню, — ответила она. Затем добавила после паузы. — Я передам ему твои пожелания и позвоню тебе завтра.
Франциска вернула трубку на место.
Глаза ее
— Разумеется, он знает, что я вру. И второй раз я не смогу ему солгать, — она несколько секунд изучала свои ногти, а затем подняла взгляд на Майкла, и глаза ее потеплели. — Так или иначе, я свободна для ужина. И я знаю место с отличной музыкой.
— И танцами? — заговорщицки улыбнулся он.
— Я втанцую тебя в землю, — пообещала она.
— Еще посмотрим, — он понадеялся, что втанцевать в землю и свести в могилу — это не одно и тоже. Ни для него, ни для нее. Снеговик мог запросто похолодеть еще сильнее, учитывая, что какой-то выскочка-майор нарушил планы Гестапо. Аксель Риттенкретт был человеком, вставать на пути которого было вредно для здоровья.
Однако сейчас… вокруг кипело слишком много жизни, которую необходимо было прожить.
Глава восьмая. Особая волчья яма
В течение следующих нескольких дней над городом ночами завывали сирены воздушной тревоги, бомбы падали на Берлин, а эшелоны поездов везли мясо, чтобы накормить русских врагов немецкой армии. Тем временем, пока высокие политики старались удовлетворить свои нечеловеческие аппетиты, майор с осторожными зелеными глазами и фотожурналистка с интересной репутацией были замечены в нескольких ресторанах, в кино и в некоторых ночных клубах, чьи стекла не были заменены на доски, так как эти заведения не пострадали в бомбежках.
Развлекаясь и наслаждаясь, Майкл невольно задумывался, что для человека, который считает, что его никто не знает, Франциска была окружена целой армией знакомцев. За обедом или ужином к ним обязательно подходили, как минимум, два или три раза. Разумеется, Франциска представляла своего спутника своим приятелям — большинство из этих людей были гражданскими лицами — а Майкл вежливо слушал комментарии по поводу будущей победы Германии в войне, после чего «весь мир уплатит свои долги», однако сложнее всего было скрыть скуку. Даже Франциска, которая могла без остановки петь о грядущей славе Третьего Рейха, начинала скучать уже через минуту после того, как все эти переполненные бравадами в своих сердцах старые знакомцы заводили заезженный лейтмотив. Майкл не преминул заметить, что некоторые мужчины с кольцами на пальцах влекли за собой своих мумифицированных жен, которые вовсе не обращали внимания на то, с каким рвением их супруги пытаются разглядеть, что находится под платьем Франциски, и жадно, забыв о всяких манерах, поглощали ее глазами. При этом Майкл не сомневался, что некоторым из них уже доводилось изучать географию тела его спутницы, при этом каждый второй мужчина не скрывал своего намерения когда-либо снова пуститься в это путешествие. Однако Франциска нещадно разбивала их горячие надежды одним только взглядом, всем своим видом показывая: ваш счастливый день уже прошел.
Но гражданские лица беспокоили Майкла куда меньше офицеров, которые иногда предпринимали более настойчивые попытки сразить Франциску своим обаянием, не считаясь с суровой реальностью, к примеру, в виде отсутствовавшей после боевых действий конечности. Нет, они натягивали на лица глазированные улыбки киноактеров, однако в их случае складывалось впечатление, что они плохо выучили роли. Эти люди избегали подробных разговоров о войне, движении войск и танков и так далее — всего, в чем Майкл был хорошо подготовлен — вместо того они задавали ему вопросы, от которых приходилось уходить как можно искуснее. К примеру, знал ли он полковника дер фон Глокшпиля или майора Хамминибуса. Они называли ему разные имена, большинство из которых звучали для Майкла, как брошенный в лицо жирный и промасленный кусок свинины. Он почти всегда говорил, что имя ему знакомо, но самого человека ему встречать не доводилось. Он знал имя собственного предполагаемого дивизионного командира Бурмайстера, поэтому на этой ошибке попасться не мог.
Офицеры при прощании всегда говорили, что им было очень приятно познакомиться, желали удачи в предстоявших военных кампаниях, и восклицали нечто, вроде: «Пусть Господь защитит Германию!» и в конце обязательно добавляли: «Хайль Гитлер!».
Затем, когда зеленоглазый майор и фотожурналистка сидели за столом, и пламя внутри кого-то из них начинало вновь загораться, Франциска могла игриво поводить ногой по его голени, либо он клал ей руку на ногу и чуть приподнимал юбку, двигаясь рукой вверх по бедру. Он знал, что ей нравилось чувствовать себя хозяйкой положения во всем, однако лишь с ним она глазами задавала вопрос: ты готов?
Они всегда были готовы.
Он не знал точно, что она делает для Гестапо, каким образом собирает информацию. Не знал, просто ли она соблазняет нужных людей или фотографирует прибывающих и отъезжающих подозреваемых членов Внутреннего Кольца… или делает и то, и другое? Он не думал, что она проводит исключительно гражданское расследование — слишком талантлива была Франциска Люкс, чтобы ее задание оказалось столь простым. Он понимал также, что любой мужчина, пробыв в ней буквально несколько минут, мог отбросить всякую осторожность вплоть до инстинкта самосохранения, и проронить несколько смертельно опасных слов во время непринужденного разговора, а Франциска никогда не переставала быть бдительной, посему могла уловить даже самую незначительную деталь. Она умела выводить на нужный разговор, отточив это мастерство своей журналистской практикой. О, это делало ее чертовски ценным сотрудником. Если бы среди членов Внутреннего Кольца были только офисные клерки, военные помощники, канцелярские работники и ученые (которых запросто можно было бы назвать блестящими, если б они не забывали обувать на работу одинаковые ботинки), то работа Франциски могла быть окончена, даже не начавшись — такие люди разоткровенничались бы с ней, едва зайди она в комнату.
Однажды вечером в середине недели, прежде чем отправиться на ночную вечеринку в «Сигнал», Франциска пригласила Майкла на ужин в один из очень немногих прекрасных ресторанов, который все еще работал, и они сидели перед окном, глядя на освещенный парк. Им только что принесли заказ, когда зазвучала воздушная тревога, и остальные посетители начали спешно спускаться в убежище.
— Нет, — остановила Франциска Майкла, когда тот начал вставать. Она была прекрасна сегодня в своем темно-синем платье с нитью жемчуга на шее. Ее рука мягко и одновременно требовательно обхватила его за запястье. — Мы будем в порядке.
Затем она приступила к своему ужину и сделала глоток вина, и, хотя управляющий подошел к ним, умоляя покинуть зал и спуститься в убежище со всеми остальными, она лишь с усмешкой покачала головой, после чего их, наконец, оставили в ресторане вдвоем.
Зенитные пушки открыли стрельбу, и этот звук напоминал то, как измученные летучие мыши врезаются со всей силы в подушки. Майкл услышал отдаленные взрывы бомб. Через окно он разглядел сине-белые вспышки, похожие на молнии, а затем в отдалении взметнулось пламя.
Франциска посмотрела на Майкла через стол. Он вдруг понял, что потерял аппетит, поэтому поднял бокал и сказал:
— Ура! [17]
— Ура! — ответила она с нескрываемым удовольствием, и они выпили.
Бомба упала ближе. Майкл почувствовал вибрацию в полу, разноцветные фонари на потолке задрожали. Пальцы Франциски сцепились с его, и она тихо произнесла.
— Я в безопасности с тобой. А ты в безопасности со мной. Пока мы вместе… ничто не может причинить нам вред.
17
В немецком языке есть аналог английского «Cheers!» или «Bottoms up!», и звучит оно как «Prost!». Так как в русском языке краткие питейные тосты звучат как «Выпьем!», «Будем!» или «Ваше здоровье!» (ни один вариант перевода из которых не укладывается в контекст, было решено заменить на простое «Ура», самое близкое к «Cheers!»