Лесной Охотник
Шрифт:
— Это какой-то особый тост? — непонимающе качнул головой он.
— Я надеюсь, ты его вспомнишь, когда придет время, — ответила она. — Ну же, пей.
Он повиновался, стараясь не думать над тем, что она сказала. Может, в ней говорит пиво?
— Прости, мне нужно на секунду отлучиться в уборную.
— Можно составить тебе компанию?
— Ты можешь остаться прямо здесь и выпить еще немного, — он улыбнулся ей, ушел в уборную и склонился над унитазом, чувствуя, что сердце его стучит бешено, а на лице выступает пот. Он мог быть убийцей,
Он вытащил шарик, завернутый в бумагу, из своего кармана и занес его над унитазом.
Однако он спросил себя: будет ли эта таблетка, отправленная в самые недра канализации Берлина для него знаком героизма или печатью труса?
Свет и тьма, перемешанные между собой. Нечто подобное ведь сказал тот священник?
— Дорогой? — позвала Франциска. — Мне позвонить водопроводчику?
— Нет, все хорошо! — отозвался он, стараясь, чтобы голос его звучал легко.
Когда он потянул цепь, вода спустилась, и бумага исчезла. Он вышел из ванной и нашел Франциску обнаженной на кровати с полосой простыни между ног. Она пила свое шампанское и читала вчерашний выпуск «Дойче Аллемагне Цайтунг» с таким видом, будто просто ожидала трамвая.
— О! — улыбнулась она. — Так это вы — новая обслуга?
— Меня выдала униформа, мадам? — подыграл он.
— Выдала. Прошу, будьте добры, снимите ее и обслужите меня.
Она смотрела, как он раздевается, иногда улыбаясь и отпуская короткие комментарии, изучая его. Затем, нагой, Майкл взял ее бокал и подлил еще шампанского. В этот момент она наклонилась вперед и звонко шлепнула его по ягодице, как раз, когда он уронил небольшую таблетку, которую держал, в ее бокал шипучего шампанского. Он посмотрел на нее, изобразив на лице замешательство.
— У тебя очень странное выражение лица, — заметила она.
— Возможно, просто у меня странные мысли?
— Я журналист! — сказала она с жаром и резко села на колени. — Рассказывай мне все!
Он допил свое шампанское и поставил свой пустой бокал рядом с ее полным. Его голос был хриплым, когда он заговорил, но не от страсти, как она могла бы подумать, а от первых признаков истинной скорби, которая уже начинала скрести его душу.
— Я всегда лучше показываю, чем рассказываю.
В этой области он всегда был командиром. Франциска была талантлива, да, она стремилась быть пылкой и предприимчивой, но Майкл Галлатин всегда выигрывал эту битву, даже когда приходилось штурмовать стены.
Он доставил ей такое удовольствие, которое только мог. И когда он лег на подушку, некоторое время они не произносили ни слова, пытаясь отдышаться.
Прежде, чем он смог снова двигаться, говорить или делать что-то, она поднялась с кровати, она взяла свой бокал и выпила шампанского, сделав три долгих глотка.
И теперь было поздно двигаться. Слишком поздно говорить. Или делать что-либо.
Он заметил синяки на ее гладкой спине и бедрах.
— Что это? — спросил он.
— Ты о чем?
— Синяки. Вот здесь.
— Синяки? Где?
— Вот. Прямо тут, на…
Она скользнула в постель, крепко обняв его и поцеловав. У нее во рту могло бы остаться то самое шампанское…
Но разве это имело значение?
Он оттолкнул ее и серьезно посмотрел ей в глаза.
— Откуда синяки?
— Упала сегодня. Поскользнулась на льду. Ощутила вкус зимы, так сказать.
— Это неправда.
— Это правда! — с удивительным жаром отозвалась она. — Клянусь!
— Я не верю тебе. Даже клятве этой не верю.
Она прикоснулась к своей нижней губе.
— Это наша первая ссора?
— Нет, это не ссора.
— Это очень плохо, — она села на него верхом, ее ноги обхватили его бедра. — Потому что, знаешь, говорят, во время ссоры заниматься любовью лучше всего.
Она не собиралась объяснять, откуда синяки. Майкл решил не расспрашивать: счет времени пошел на минуты.
Они лежали вместе. Тело к телу. Они целовались одновременно мягко и страстно, как люди, которые никогда не собираются разлучаться слишком надолго.
Затем некоторое время Франциска не двигалась.
— Все в порядке? — спросил Майкл.
— В сон клонит, — ответила она. — Наверное, я просто немного устала.
— Уже поздно, — произнес он, стараясь скрыть печаль.
— Да, и у меня был долгий день, — она повернулась к нему и, глядя ему в глаза, она погладила его по щеке. — Тебе нужно побриться, — ее голос звучал немного вяло.
Он схватил ее руку и начал целовать ее пальцы один за другим.
— Ты будешь обнимать меня, пока я сплю? — спросила она, прижимаясь к нему.
— Я всегда буду обнимать тебя, — сказал он, крепко прижав ее к себе.
— Я так устала. Не думаю, что когда-нибудь чувствовала себя более уставшей. И такой счастливой, — медленно проговорила она. — Ты приносишь мне счастье.
— Просто лежи спокойно. Отдыхай.
Она слабо улыбнулась. Ее усталые глаза озорно блеснули.
— Когда была моложе, я могла не спать и дольше.
Франциска замолчала, и он молча смотрел на нее. Глаза ее были закрыты.
— О! — вдруг встрепенулась она, чуть дернувшись. Глаза ее открылись. Они были налиты кровью, и Майкл ощутил пронзительную тревогу, почувствовав, что ему все же придется убить посланника. Но она улыбнулась ему, слабо сжала его руку и спросила далеким голосом:
— А я все еще почти самая красивая женщина, которую ты когда-либо видел?
Он мог бы найти достойный ответ. В какой-нибудь другой ситуации. Подобрать слова, не уступавшие в тонкости Сирано де Бержераку, но сейчас слова попросту улетучились из его головы, он онемел, превратившись в камень.