ЛЕСНОЙ ЗАМОК

Мейлер Норман

Но только что, всего неделю назад, у него затряслись руки, когда он прочитал в газете о смерти некоего пасечника. Жестоко покусанный пчелами, тот так и не сумел оправиться.

Алоис впал в такую панику, что даже сподобился нанести визит к Старику. И произошло это, как раз когда тот, чудовищно покусанный, лежал в постели и чувствовал себя прескверно. Рассказывая о приключившемся с ним несчастье, Старик не удержался от слез. Это парадоксальным образом подбодрило Алоиса, заставило почувствовать себя сильнее — так реагирует младший брат, впервые увидев, как плачет старший.

Этот визит на несколько дней избавил Алоиса от собственных страхов. Он и сам не смог бы

объяснить почему, но после неприятного инцидента со Стариком ощущение близящейся беды его оставило. А вот сейчас вернулось. Строго говоря, Алоис не чувствовал себя в полной безопасности с той поры, как в Хафельд приехал на каникулы Алоис-младший. Нельзя же быть таким идиотом, внушал себе Алоис-старший, чтобы бояться пчел из-за того, что не ладишь с сыном. Однако дело обстояло так, и только так! Человеческие существа настроены на безропотное послушание — это Алоис понял за годы работы на таможне. Ему вспомнилась женщина, запрятавшая контрабанду в складки черного кружевного белья. Красивая женщина! Изобличенная Алоисом, она оказалась достаточно отчаянной, чтобы позволить себе усмехнуться: «Вы так умны. Другие офицеры не решаются лезть в укромные местечки». «А всё потому, — ответил он ей, — что они в Бога верят. А вам сегодня просто не повезло».

Женщина рассмеялась. У Алоиса возникло искушение отпустить ее. Избавить от уплаты штрафа в обмен на иную услугу.

Но он не позволил себе такого. Серьезные правила нарушать нельзя.

Тем не менее само воспоминание об этом эпизоде заставило его задуматься о природе человеческого послушания. Давным-давно, когда Алоис еще испытывал удовольствие от езды верхом, время от времени ему попадалась лошадь настолько нервная, что поневоле становилось неспокойно и седоку. Что-то такое странное было в ее аллюре, словно вместо четырех ног она мчалась на всех пяти. И как подчинить себе такое животное, было совершенно не понятно.

Примерно так же обстояло дело и с Алоисом-младшим.

С другой стороны, Алоис, не исключено, с излишней суровостью судил о старшем сыне. Клара без конца твердила ему, что мальчик уже, слава Богу, не тот, каким его отправили на ферму к Иоганну Пёльцлю. Ее родители повлияли на него явно в лучшую сторону. Он сделался куда воспитаннее. Перестал глядеть волком на окружающих. Перед отъездом, утверждала Клара, он казался ей лицемером, хвалящим тебя в лицо и рассказывающим о тебе гадости за глаза. Доказательств у нее не было, но она не сомневалась в справедливости собственного суждения. А теперь в парне появилось что-то хорошее. Может быть. Потому что он по-прежнему слишком долго разъезжает верхом на Улане. Но, добавила Клара в разговоре с Алоисом, она готова с этим смириться. Пусть уж лучше скачет по холмам, чем заигрывает с собственной сестрицей.

— Да что ты понимаешь в таких вещах? — спросил Алоис.

— Ничего. Но в юности я кое на что насмотрелась. В некоторых семьях. Хотя распространяться на эту тему не стоит. — Голос не выдал Клару, которой хотелось сказать по этому поводу нечто большее. Разве что она чуть-чуть покраснела.

Человеческая способность отгораживаться глухой стеной от правды, которую не хочешь не только обсуждать, но и принимать к сведению, всегда вызывала у меня невольное восхищение. Не знаю, можно ли сравнить преодоление этого барьера со штурмом, допустим, Альпийского хребта, но, так или иначе, заслугу приходится приписать Болвану. Это Он наложил запрет на кровосмешение (ну не мы же?) и в качестве дополнительной меры защиты лишил инцестуариев памяти о содеянном.

Вследствие чего мы вправе повести разговор об упущенной выгоде. Большинство мужчин и женщин не способно взглянуть неприятной правде в глаза. Поэтому едва ли не каждый обладает умением лгать себе самому — умением, которое нельзя не назвать богоданным. Так что я вполне верю в искренность Клары, когда она тревожилась насчет Алоиса-младшего и Анжелы, ни на мгновение не задумавшись о том, не доводится ли ей собственный муж не двоюродным дядей, а родным отцом.

2

Меня тоже тревожили перемены, происходящие с Алоисом-младшим. На первый взгляд, они были явно в лучшую сторону. Судя по его поведению, Алоиса можно было принять за располагающего к себе славного парня.

Бесы, оставленные мною в Австрии на время моего отсутствия, с удовольствием доложили, что им удалось снять копию с короткого письма, написанного Иоганном Пёльцлем и доставленного на ферму самим Алоисом-младшим. В письме юноше была дана отменная характеристика.

Однако аутентичность письма вызвала у меня серьезные сомнения. С одной стороны, мне достался не оригинал, а копия, снятая агентом. А это мешало мне пустить в ход один из своих талантов: я умею проникать человеку глубоко в душу при одном взгляде на написанный им собственноручно текст. Тут уж от меня не спрячешься! И малейшая фальшь сразу же выплывет наружу.

Как я уже не раз указывал, оставленные мною в Хафельде подручные не были подлинными мастерами своего дела. Поэтому они ограничились тем, что, изучив письмо старого Иоганна (оставленное Кларой в шкатулке для шитья), сняли с него копию. Будь они поискушеннее, догадались бы подделать письмо, заменить оригинал подделкой и доставить его мне.

В отсутствие почерковедческих характеристик мне пришлось довольствоваться голым текстом.

Досточтимая дочь!

Передаю это письмо с парнем. А он вручит тебе. Твоя мать говорит: он парень что надо. Будет тосковать по нему и плакать. Так она говорит.

Сообщи досточтимому супругу: Алоис-младший — парень что надо. Прилежный труженик. Парень что надо.

Твой отец Иоганн Пёльцль

Конечно, я мог бы включить Шпиталь в план предрассветного рейда и таким образом проникнуть в мысли старого Иоганна, однако рассудил по-другому. Иоганн — старый упрямец, в душу которого без мыла не влезешь, а все, что мне надо узнать об Алоисе-младшем, можно заполучить прямо здесь, в Хафельде. Кстати говоря, мелкие бесы, оставленные мною тут, к моему вящему изумлению, добились определенных успехов. Даже будучи предоставлены самим себе, они в общем и целом справлялись с заранее сформулированными задачами. А одному из них я в самое ближайшее время собрался преподать несколько уроков инсталляции сновидений.

Не стану, однако же, описывать их детально. С тех пор минуло уже больше столетия, а бесы запоминаются (и вспоминаются) ничуть не лучше, чем некогда популярные, но безнадежно заурядные песни. Если мужчина или женщина находится в нерасторжимой связи с собственным телом, обеспечивая тем самым множество возможностей для проникновения в его (ее) душу, то мы, бесы, лишены выраженной индивидуальности, кроме как в тех случаях, когда, работая над тем или иным проектом, временно пребываем в мужском или женском теле. И тогда наша личность становится практически неотделимой от личности человека, образ которого мы принимаем. Но сама по себе личность для нас нечто вроде платья: мы всегда можем снять одно и надеть другое.