ЛЕСНОЙ ЗАМОК
Шрифт:
Слезы навернулись мальчику на глаза. Чего и следовало ожидать. Стоило ему не получить того, что хочется, и он тут же принимался хныкать.
— Подумай о меде, — сказала она сыну. — Чего только не довелось ему претерпеть. Это же целая история! Сначала он мирно жил да поживал, и пчелы были его подружками. Но вот они куда-то пропали, и что же приключилось с ним далее? Мы его трясли, мы его соскребали. Потом мы его сцеживали. А сейчас мед и сам не знает, где находится. Пусть немного осядет. А мы подождем. И завтра устроим себе настоящее пиршество.
Однако на следующий день никакого пиршества устроить не удалось. На поверхность
Клара почему-то решила, что мед нужно каждый день взбалтывать. Стоило ей выйти на кухню, она принималась перемешивать его по десять минут (и более), после чего требовала, чтобы Анжела или Алоис-младший вопреки их отчаянным протестам подменяли ее за этим занятием.
Всей семьей, говорила она, нужно трудиться, чтобы их общий мед не затвердел. Она запомнила это с детства. Бывают ситуации, думала она, в которых жена оказывается дальновиднее мужа. А почему бы и нет? Бог припасает разные дары для каждого.
В конце концов Клара объявила, что мед готов, а значит, можно устраивать пиршество. Алоис-старший хотел пригласить Старика, но Клара категорически воспротивилась. «Это семейный праздник», — сказала она.
Так что они, взяв по ложке, встали в кружок — все, кроме маленькой Паулы, которую Клара держала на руках и кормила с указательного пальца. Остальные облизывали ложки. Всем сразу же захотелось еще. Клара испекла кекс, нарезала на куски и предложила обмакивать их в мед, но и Алоис-старший, и Алоис-младший, и Анжела, и Ади предпочли орудовать ложками, подъедая с них, облизывая и вновь окуная в мед.
Выглядело это так, будто они опьянели. Причем все сразу. Каждый по-своему, члены семьи Гитлер испытывали сейчас полное блаженство. Алоису-старшему мед почему-то напомнил настоящий французский коньяк, который он и пробовал-то всего три раза в жизни. Да, этот мед оказался просто волшебным. Алоис вспомнил о Фанни, чего не позволял себе уже долгие годы. Какие штучки она выделывала! Что за блядища — одна на тыщу! Правда, она за это поплатилась. Кончила она плохо. Умерла молодой. Но разве нельзя сказать, что она умерла из-за безумной любви к нему? Мысль о столь сладостном самопожертвовании, воспоминания о восторгах, о том, как они с Фанни обманывали Анну Глассль, —-все это вдруг перемешалось и стало отдавать на вкус медом, да, он как будто и впрямь напился.
А Клара, не уставая благодарить Господа за Его щедрость, вспомнила об одном парне, с которым когда-то давным-давно гуляла в родном Шпитале, за год или за два до того, как туда приехал Алоис, Дядюшка, которому суждено было стать единственным мужчиной в ее жизни. А тот парень — каким он был красавчиком! Однажды они хорошо подержались за руки, хотя и не целовались, чего не было, того не было. Но, должно быть, сегодняшний мед исподтишка прокрался к ней прямо в сердце, потому что она вспомнила — и вспомнила с удовольствием, — как была счастлива, когда они держались за руки (а руки у него были здоровенные, самые настоящие лапищи), куда счастливее, чем когда-либо с Алоисом. Но такова жизнь. Относиться к ней следует с опаской. Нельзя вкушать мед каждый день. Она заставила себя отложить ложку в сторону и взяться за кекс.
Алоис-младший думал о Старике. О том, как тот на него смотрел. Бараньими глазами. Старик выглядел так, словно готов раскрыть рот, облизать губы и сделать то, что кое-какие мальчики младше Алоиса уже, бывало, делали ему в Шпитале. Разок-другой. А потом и гораздо чаще. Мед не лжет. И ему это нравится. Он пробовал подбить на это девчонку, но та отказалась.
Сейчас он вспомнил о том, как его самого принуждали к этому парни постарше. Один даже заломил ему руку. А когда Алоис заорал: нет, не буду, со всей силы заехал ему в живот. Но у Алоиса хватило ума блевануть. И это отпугнуло парня. Так что теперь, наверное, стоит попробовать со Стариком. А уж потом заняться той самой девчонкой. Покатать ее на Улане. Без седла.
Анжела уплыла куда-то далеко. Так вкусно ей не было еще никогда. И так сладко. Ей чудилось, будто в ее теле поселился какой-то другой человек, это было ей в диковинку, но необычайно приятно. Но разве это нормально, когда что-нибудь нравится тебе так сильно?
Если у кого-нибудь возникнет вопрос, каким образом бесу вроде меня удалось проникнуть в души целой семье (при том что моим клиентом был только маленький Адольф), я отвечу, что все дело в меде. Среди бесовских способностей есть и такая: мы умеем пропитывать собою то или иное вещество, не больше и не меньше. Пуская в ход это умение, мы на недолгий период можем войти в сознание мужчины, женщины или ребенка. Эту деликатную связь наряду с нами инстинктивно чувствуют порой и люди. Так что Клара не зря месила мед в течение нескольких дней, перед тем как его попробовать. Я подозреваю, что таким образом она воздвигала перед нами дополнительную преграду.
На Эдмунда и Паулу я времени, можно сказать, не тратил. Чуть ли не сразу же после начала пиршества малыш сначала подавился, а потом обкакался, тогда как у крошки начались желудочные колики. Но все же не совсем сразу. А в первые минуты и тот и другая улыбались, демонстрируя такое блаженство, что, глядя на них, старшие не смогли удержаться от смеха.
Интереснее всех вел себя Ади. Как я и предположил заранее, мед произвел на него совершенно сокрушительное впечатление. Примерно в такое же состояние мог бы прийти Алоис-младший, хлебни он шнапсу на пустой желудок. Ади бросился целовать мокрым ртом Клару и Анжелу, получая явное удовольствие от визга, с которым они принялись стирать с губ следы его поцелуев. Особенно сильно запаниковала Клара. К тому же вечно вытирать рот давно вошло у нее в привычку. Теперь же, поняв, что мальчик заметил, какое она испытывает отвращение, и на глаза его уже навернулись слезы, а смех звучит все более и более истерически, она сама прижала его к груди и поцеловала со всей мышечной суровостью честно исполняемого материнского долга, тогда как Адольф, не понимая, поощряют его или наказывают еще большим презрением, потянулся к Анжеле и ткнул ее в голову испачканным в меду пальцем.
Анжела в ответ прикрикнула на него, причем с ненавистью. Малолетний негодяй вывел ее из состояния блаженной дремы. Но не успела она хорошенько огрызнуться, как внимание Ади уже переключилось на Алоиса-младшего, который, однако, окоротил брата грозным взглядом.
Оставался Эдмунд. Ади шлепком размазал по голове у Эдмунда столько меда, что двухлетний малыш от испуга обкакался еще раз, после чего Адольф, указав на него пальцем, презрительно заявил:
— Знаешь, мама, когда мне было два года, я уже просился. А этот Эдмунд, он такой засранец!
Тем самым Адольф предоставил Анжеле возможность взять быстрый реванш. Старшая сестра тут же доложила мачехе, что, собственно говоря, произошло, причем расписала это так красочно, что Клара тут же обрушилась на Ади со словами, каких никогда не употребляла раньше, по крайней мере применительно к нему:
— Какой позор. Как ты этого не понимаешь? Нельзя обижать маленьких. Как ты можешь быть такой гадиной? Бог тебя за это накажет. И нас всех тоже. — Произносила она все это с неподдельным ужасом. Ей не хотелось омрачать семейное пиршество, но у нее не оставалось другого выбора. Она обязана была сказать это — ради всей семьи, ради Анжелы, ради малыша Эдмунда, и впрямь обкакавшегося. — И за что? За что, спрашивается? Эдмунд тебя так любит.