Лесные солдаты
Шрифт:
– Понятно, что тебя надо под трибунал, – произнёс старший лейтенант. Чердынцев покосился на своего конвоира, тщедушного Ерёменко: вот у кого этот солдатик подцепил словечко «понятно», – и произносит с такой же интонацией, что и старший лейтенант. – Проверить бы тебя надо, да у меня начальника особого отдела, к сожалению, нет.
– У товарища лейтенанта напарник имеется, – видя, что командир малость сменил гнев на милость, и голос у него стал другим, сообщил Ерёменко. – Сиганул в кусты и был таков.
– Да, это боец из штаба пограничного отряда. Мы вместе с ним должны были ехать утром двадцать второго июня на заставу.
– Ну и чего не доехали?
– Доехали. Да только на заставе уже ни одного человека не было в живых.
Старший лейтенант ещё раз прочитал бумажку с направлением, вернул Чердынцеву.
– Ещё какие-нибудь документы есть?
– Только комсомольский билет.
– Покажи!
Чердынцев достал из кармана гибкую тонкую книжицу с тёмным пятнышком на обложке – изображением вождя, старший лейтенант внимательно прочитал всё, что было написано в билете, вернул его Чердынцеву.
– Кажется, ты – свой. Но при первой же возможности устрою тебе, лейтенант, испытание. Понял?
– Естественно.
– А теперь пойди, найди своего бойца. Иначе его без нас волки схряпают, а мы будем виноваты.
– Автомат верните.
– Верните лейтенанту автомат, – официальным тоном, будто в суде, произнёс старший лейтенант, сделал рукой небрежный жест – то ли откинул что-то от себя, то ли, наоборот, поймал… Муху, что ли? Во всех случаях, с появлением Чердынцева маленькая часть его делалась сильнее.
Плащ-палатка, повешенная на шалаш, снова отодвинулась, в проёме показалась женщина – тоненькая, в просторной хлопчатобумажной солдатской гимнастёрке, с чистым удлинённым лицом, – как у греческой богини, невольно отметил Чердынцев, – и ярким пунцовым ртом, глянула оценивающе на него. Было явление это настолько неожиданным, что лейтенант вначале не поверил в то, что видел, потом невольно кинул руку к воротнику гимнастёрки, проверяя, застёгнут ли крючок. Крючок был застёгнут.
– Иди за своим бойцом, лейтенант, – уловив ситуацию, строго произнёс старлей. – Выполняй приказание.
Чердынцеву вернули «шмайссер», ставший уже привычным, хоть и вражеское это было оружие, а Чердынцеву оно нравилось. Он повернулся на одном каблуке, как в училище на плацу и ускоренным шагом пересёк поляну, на которой лежали бойцы.
– Ерёменко, проводи лейтенанта, – велел старлей.
– Слушаюсь!
– И ежели что, то… – старлей издал губами хлопающий звук. – Понял?
– Понял, понял, – Ерёменко устремился вслед за лейтенантом.
– Чего это ты так строго с ним? – спросила девушка у старшего лейтенанта.
– А хрен его знает… Никто ж не знает, наш он или нет.
На просёлке, через который была перекинута верёвка, тем временем ничего не произошло – ни люди не проходили, ни мотоциклы, – пронеслась только шальная полуторка с расщепленными бортами, – видно, где-то попала под обстрел с воздуха, и всё, больше ничего не потревожило здешнюю тишь. Командовал засадой плотнотелый, с мускулистой борцовской шеей сержант. Маскироваться он умел. Верёвка, перекинутая через дорогу, была еле заметна, сам же сержант вообще не виден, он словно бы по чьему-то колдовскому велению обратился в пыльный куст, либо его вообще тут не было. Ерёменко, подойдя к кусту, негромко позвал:
– Бижоев!
В нескольких метрах от куста что-то шевельнулось, в воздух взлетело облако пыли, и словно бы из-под земли вырос сержант.
– Ну что, старший лейтенант проверил документы? – спросил он, стряхивая с себя пыль. Говорил он с заметным кавказским акцентом.
– Проверил. Всё в порядке. А этот самый… беглец… Он никак не возникал?
– Не возникал.
– Может, он ушёл?
– Не должен. Я бы засёк. Он где-то здесь прячется.
Еременко присел на корточки, оглядел унылую, прожаренную солнцем местность.
– Толково сховался. Ни одной метки.
– Я его найду, – сказал Чердынцев, – если только он, конечно, не ушёл.
– Точно не ушёл, – энергично мотнул головой Бижоев. – Матерью ручаюсь.
Лейтенант перемахнул через обочину, прошёл по дороге метров тридцать, оставляя в пыли крупные отпечатки, позвал Ломоносова. Прислушался. Тихо было. Маленький солдат не отозвался. Чердынцев прошёл ещё метров тридцать, вновь остановился, позвал негромко:
– Ваня! Ломоносов! Выходи, всё нормально, – увидев, что на дорогу выпрыгнул Ерёменко, протестующее махнул ему рукой: – Не надо, я один.
– Старший лейтенант велел мне сопроводить вас… – начал было Ерёменко, но Чердынцев обрезал его:
– Мало ли чего велел старший лейтенант… Мой боец увидит тебя и не выйдет. Ты этого хочешь вместе со своим старшим лейтенантом?
Минут через десять Ломоносов вышел. Он, ожидая лейтенанта, соорудил себе гнездо в выбоине, низко прикрытой елью, это была настоящая схоронка, маленький солдат всех видел, а его не видел никто… Чердынцев привёл Ломоносова на поляну, облюбованную лежащими бойцами – все продолжали пребывать в прежних позах, никто даже не шевельнулся, – спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Где старший лейтенант?
– На боевом посту, – ответил кто-то со смешком, – проверяет надёжность медицинского обслуживания воинского состава.
Вот как ловко было сказано. Очень даже ловко и складно. Чердынцев одёрнул на себе гимнастёрку, подошёл к шалашу, поднял руку, чтобы стукнуть пальцами в какую-нибудь деревяшку, но никаких деревяшек не было, а в выцветшую ткань плащ-палатки стучать бесполезно, поэтому Чердынцев, покраснев отчего-то, привычно поправил на себе воротник гимнастёрки и позвал неожиданно сиплым, здорово подсевшим голосом: