Лестница грез
Шрифт:
Страх, страх, который на время чуть-чуть отпустил Доркину душу, опять вернулся с новой силой. Ей чудилось, что уже весь двор её сторонится. Стараются проскочить мимо нее, не здороваясь. Она себя сама успокаивала: а кто должен со мной раскланиваться? Жизнь не стоит на месте, одни жильцы давно получили новые квартиры и переехали, другие поменялись, третьи и вовсе перебрались в мир иной. Все меняется. Даже на работе, как гром среди ясного неба, сообщили, что их директор сам подал заявление об уходе и оформляет отъезд на историческую родину. Как же так, он же терпеть не мог евреев, как от этой национальности шарахался, а теперь, нате вам, и мама у него еврейка, и отец был, и жена, и дети. Хотя все украинцами записаны, а он так и вообще русским. В архиве где-то справки раздобыл,
Она бы и не придала этому значение, но однажды под вечер к ней прикатили старые друзья, Лёвка с Изькой; сначала болтали о том о сем, семье и детях. А потом они объявили: собрались мы, Дора дорогая, в путь-дорогу дальнюю, покидать Союз. С пеной у рта, особенно Лёвка, они стали поносить собственную страну, её порядки.
– Дорка, решайся, что тебя здесь ждёт? А Вовчика?
– разошелся Левка.
– Что, в этой стране наших детей ждут в институте? Только всякими уловками туда можно поступить да за деньги. А получить нормальную работу? Мы здесь даже не второй сорт. Чуть что, так и тычат: еврей, жид пархатый! Вот ты зачем закончила свой сраный техникум? Чтобы с твоим образованием мыть полы в магазине, больше никуда не устроиться. Скажи, что твоему Вовчику светит в этой прогнившей стране?
– А что там, ты знаешь?
– не удержалась в ответ Дорка.
– Знаю, - Лёвка стукнул кулаком по столу, - будет поначалу тяжело, придется пробиваться, лбом стены прошибать, но меня никто хоть жидом не назовёт и моих детей. Мы с Изькой решили ехать в Америку.
Хуже не будет, пока есть силы, станем на ноги. Дорка, не дури, ради своего Вовчика давай с нами. Жить здесь всю жизнь в коммуналках, в лучшем случае на сто рублей в месяц, еле сводить концы с концами... Тикать надо скорее отсюда. Вся Одесса двинула. Ты не представляешь, какие очереди на отъезд. Ради интереса пойди посмотри.
Дорка сидела, обхватив голову руками. Боже мой, что сказал бы Витенька, услышав все это. Бегут с Родины, которую он защищал и погиб, и через двадцать лет нашли его останки под Одессой. Как можно бросить этот город? Сыну даже заикнуться нельзя. А вдруг у Вовчика тоже такие мысли, а она не знает, он же теперь только со своей «ученой» всем делится, все тайна, секреты. Вдруг сорвутся вдвоем, а ее и не спросят.
– Между прочим, Дорка, можешь хорошо подработать, - продолжал Левка, он словно не понимал ее состояния.
– Ты же одиночка, мы тебе мужа подберём, вывезешь на себе хорошего человека. Он тебя не обидит, тебе сейчас цены нет. Ты теперь самый ходовой товар в Одессе.
Он смеялся и шутил, потом энтузиазм его иссяк. Выпили, закусили, долго молча сидели. Все трое плакали. Прощаясь, Лёвка с Изькой обняли Дорку: думай, сестричка, кто его знает, сейчас так, а завтра могут опять ворота закрыть, железный занавес опустить. Нас провожать придешь? Мы сообщим.
Дорка после их ухода не находила себе места. Это известие выбило её из колеи. Она изводила себя сомнением, говорить ли об этом Вовчику? Он её и слушать не захочет. У него теперь любовь, хорошая работа. Однако на следующий день, после работы понеслась к подружке в надежде застать сына. Дома, как всегда, оказалась только Надежда Ивановна с вечными компрессами на обеих ногах и мукой на лице. Молодых не было, они взяли отгулы и на несколько дней уезхали на Каролино-Бугаз, покупаться, позагорать, рыбку половить. Для сотрудников НИИ там есть курени, лодки. Прекрасное место для отдыха, что ни говори. С одной стороны плаваешь в море, с другой - переходишь дорогу и, пожалуйста, пресный лиман Днестровский. С мая месяца по глубокую осень туда просто паломничество.
– Опять рыбу наловят, а мне чистить, - пожаловалась Надежда Ивановна, - так каждый раз, когда туда едут. Но сейчас я им сказала: силы есть на отдых, так вот, будьте добры, и всю рыбку мне такую везите, чтобы сразу на сковородку.
Дорка хотела предложить свои услуги, но смолчала. Ее бил озноб обречённости, одиночество огнём сердце обдало. Значит, отдыхают, веселятся, в ус не дуют, а ей подыхать. Никому она не нужна.
Возвращаясь в трамвае от подруги, Дорка для себя твёрдо решила: пришло время вернуть сына домой. Всё, хватит, он мой, и никому его не отдам. Никакой подруге Надьке, никакой её племяннице Наденьке. Это мой сын. Мой сын. Вон сердце как колотится. Завтра же вызову врача на дом, и он вернётся. Не бросит же меня одну. А если бросит, то туда мне и дорога. Без него все равно жизни мне нет на земле.
Жизнь к а к жизнь
Днём к Дорке на работу прибежала Валька, бывшая жена Ивана. До войны ее Витенька, когда они не были еще знакомы, тоже был влюблен в Валентину. Она охотно гуляла с ним, пока Иван служил срочную. А потом и Витьку забрали служить. Иван вернулся - и через месяц они с Валентиной расписались, а спустя еще девять месяцев у них родилась дочка. А Виктор после армии встретил Дорку, тут и всё завязалось. Дружили всем двором. Только третий друг, Аркашка, всё никак не мог остановиться в своём выборе. Красавчик, самый образованный и талантливый, он после школы поступил в институт. Потом непонятно - учился, не учился. Вроде в Москву хотели даже перевести как самого умного, во всяком случае, так сообщала каждому встречному поперечному его мама тётя Мара. Но вскоре он опять объявился в Одессе и загремел, как и все, в могучую и непобедимую. Тётя Мара, опять по секрету и, конечно, всему свету, растрезвонила, что в её Аркашеньку влюбилась до потери пульса дочка чуть ли не академика, нет, какого-то министра. Но не сложилось. И только потому, что жених оказался с пятым пунктом в паспорте. И вообще из-за этого он вылетел отовсюду, как пробка из бутылки.
От Аркашки приходили восторженные письма о военной службе. И там он был самым-самым, его ценили за необыкновенный почерк и умственное развитие. Отбарабанив положенное, Аркашенька возвратился не один, а с дамой, вдобавок с солидным приданым. Приданым оказался её сын лет на пять младше отчима.
Только тут тётя Мара наконец прикусила свой язык, что называется, закрыла его на замок. Но на сей раз не надолго стихла музыка и прекратились фраерские танцы. Просто «хорошей Аркашенькиной знакомой», как уверяла Дорку тетя Мара, не понравилось в Одессе, и они по-тихому съехали. А красавчик поплыл дальше по Дерибасовской обольщать столь доверчивых и неотразимых наивных девственниц.
Эта прекрасная жизнь в одночастье прервалась 22 июня 1941 года. Все, что случилось потом, все это страшное время - пропажа Виктора без вести, гибель всей Доркиной семьи в гетто, арест уже после войны Нины Андреевны за якобы сотрудничество с немцами - Дорка старалась просто вычеркнуть из своей жизни, раз и навсегда. Иначе можно вообще удавиться. Только Вовчик и удерживал её на этом свете. А как она мучилась, пока устроилась на работу. Никуда не хотели брать, в чём только её не обвиняли. А если разобраться - за что? Что выжила в этом аду благодаря свекрови, которая прятала ее всю войну с новорожденным в печном старом дымоходе? Вырванные из жизни годы. Ее Витеньки нет на свете, весельчак и балагур Аркашка погиб где-то в Крыму. Из близких знакомых один Иван остался жив.
Поначалу Иван с Валькой вроде жили как все, вторая дочка Ниночка родилась, а потом как отрезало. Пить крепко стал, жену поколачивать. Не ожидала Валентина, что Ивана мать в старые отцовские письма, ещё хранящиеся с Гражданской войны, подсунет свои записочки. Отомстила невестке за зверское к себе отношение. Умерла старушка во время оккупации голодной смертью, и это при невестке и её ещё молодой и крепкой здоровьем матери.
Иван, когда пришел с фронта, немного пожил в семье, а потом оставил ее, куда-то завербовался на Север; как тогда говорили, погнался за длинным рублём. По пьяни он даже Дорке предлагал всё бросить к чёртовой матери и уехать на заработки вместе. Но она и слышать не хотела, в голову не брала эти идиотские мысли. Все ждала, была уверена, её Витенька обязательно вернётся к ней. И свекровь тоже, только нужно потерпеть. Печка, в которой она практически просидела всю войну, научила её этому.