Лестница грез
Шрифт:
У нас с Галкой поджилки тряслись, когда они лезли познакомиться. Черт знает, что у них на уме. Рогатая сразу начинала энергично жестикулировать, в ход шел великий и могучий, благо обучились в нашем дворе. Действовало, дрейфливых загорелых кавалеров как ветром сдувало. А на страшилку вроде «я сейчас патруль позову» никакой реакции. Видимо, усвоили, что на нашей 6-й станции Фонтана сколько ни горлань, ни одна милиция не услышит.
Нет, мы лучше с Галкой и Танькой в своих задрипанных пальтишках мотанём в горсад или в другие злачные места, если холодно, в единственное кафе-мороженое на Дерибасовской. Там своё кодло, там собиралась настоящая одесская юная шпана, дети коммуналок и одесских трущоб с Молдаванки и Пересыпи.
Часто, сдвинув несколько скамеек, просто сидели, болтали, травили анекдоты, а если кто приносил гитару, то под нее орали блатняк, особенно популярна почему-то была песня про девочек Марусю, Розу, Раю и примкнувшего к ним Костю - Костю шмаровоза. Шмаровозами были довольно симпатичные молодые люди, одетые по последнему писку моды. По импортным транзисторам ребята ловили клевую музыку. Турция через свои трансляторы вещала непрерывно, через море она долетала без помех. Наши глушилки вражьих радиостанций музыку не трогали, забивали речевой эфир, неважно, о чем они болтали, какую бы чушь ни несли. Да мы и не слушали и не понимали.
Девчонки в этих компаниях делились на две категории: «да» и «нет».
Девочки из разряда «да» внешне ничем не отличались, но вокруг них всегда крутились мальчишки, которые за них платили, их провожали. У них дела были и с фарцой, и со шмаровозами, и взрослыми мужиками. От этих девиц мы с Галкой и Татьяной старались держаться поодаль, сами причисляя себя к девочкам «нет». Да и, по правде говоря, никто ничего особо не предлагал, считая, что не доросли еще до серьезных дел. Наслушались, пошлялись и шлендрайте домой в свои пустынные и тёмные фонтанские высылки.
Я шлендрала и ругала себя, что теперь так придется напрягаться, чтобы сделать уроки, и вообще, какого черта меня потянуло туда. Галке хорошо, она уже всё выучила, пока я мордовалась у мамы на работе. Теперь придёт домой, умоется и дрыхнуть будет. А у меня в тетрадях ещё конь не валялся, а столько задано. И еще КВН или «Кабачок 13 стульев» хочется посмотреть у Лильки по телеку, себе до сих пор не купили, да и денег лишних нет, к зиме что-то надо прикупить. А там к весне, купальник к лету, туфли к осени.
Бойкот дома продолжался. Костер вражды сначала тлел, затем, когда этот хлюпик, который тяжелее своей флейты в руках больше ничего не держал, подлил зловонного масла в огонь, забушевало пламя. Однако я чувствовала, мама и бабка готовы уже сдаться, подлизывались, заговаривали со мной. Но Алка сдерживала их порыв к обоюдному миру. Придёт с работы, нажрётся и разляжется на своей тахте, кроссворды разгадывает и молчит. А как мне хотелось есть. Кишки орут на всю ивановскую, а я терплю, держу марку. Опять забыла на ночь тайно купить себе булочку. Мама специально поставила вазу с фруктами ко мне на письменный стол, и они, подлые, ароматно пахнут, нету сил, слёзы и слюни текут, так мне себя жалко. Но рот на замке, закаляю характер. Внутренний голос: и кому это нужно?
Сегодня, когда я вернулась домой, неожиданно застала маму с Алкой. Они меня не заметили и ругались напропалую в мой адрес. Мама уже была на моей стороне, защищала меня. Алка отвечала, что мы доиграемся и эта дура принесёт в подоле всем подарочек, если моё воспитание пустить на самотёк. А потом будет, как ты на рынке в своей мясоконтрольной, корячиться всю жизнь. Мама не выдержала и напустилась на Алку: что толку от твоего института, для чего ты его кончала, чтобы просиживать все вечера на этой тахте? Лучше свою жизнь устроила бы, к тридцати приближаешься, пора бы мужа заиметь и детишек, а то так одна и останешься.
– Меня моя жизнь вполне устраивает, и не вмешивайтесь, я не желаю больше говорить на эту тему.
Нужно ретироваться, пока меня не обнаружили, иначе эти разъярённые львицы порвут меня на куски. Вернулась попозже, прихватила учебники на кухню, загрызая богатые знания чёрствой булкой, которую в Одессе назвали за глаза «хрущёвским лакомством». Потому что пекли у нас хлеб при Хрущёве из чего хочешь, только не из пшеницы. Галке Глазман из нашего класса мальчишки этой трёхкопеечной булкой сильно губу разбили. Случайно, конечно, перебрасывали ее, как мяч, и попали в Галку. Она от боли взвизгнула, с трудом кровь остановили. Вот такой в Одессе хлеб был.
Битву, в конце концов, я выиграла, первый раз отстояла своё право на полную, ну, почти полную, свободу действий. Однако заплатила это лишением и без того скудного гардероба одежды. На вешалке одиноко висела моя школьная форма. Все остальное Алка в ярости изорвала, в разговоре со мной перешла на официальный тон. Прежние доверительные отношения между нами прекратились. Свои личные секреты я ей больше не доверяла.
Яблоком раздора по-прежнему оставалась музыка, и не нашлось своего Тиля Уленшпигеля, который уничтожил бы его своей меткой стрелой. Наконец-то мне удалось им объяснить, что ничего у меня не выйдет. Мама с бабушкой это давно поняли, а Алка упрямилась, она во всем была такая, и переубедить ее было невозможно: я так считаю - и все. Первые два года, как мне купили пианино, еще наблюдались какие-то успехи, но потом мое продвижение к вершинам искусства затормозилось. Не то чтобы медведь совсем наступил мне на ухо, нет, способности какие-то проявлялись, просто я охладела, а главное - усидчивость, которую требовала музыка. Вот с ней возникала большая проблема. Я жила с шилом в одном месте. Сама себе удивляюсь, как села за эти заметки.
Вот у Верочки Беляевой, что жила в квартире рядом с нами, усидчивости было в избытке. Она закончила школу Столярского и поступила в консерваторию. С утра до ночи она могла разучивать один какой-нибудь такт или одну строчку, будоража весь дом. Все соседи их тайно ненавидели, но помалкивали, терпели, а вдруг у нас растет свой Эмиль Гилельс, прославимся на весь мир. Во дворе Верочка ни с кем не общалась. Мамочка её провожала каждое утро на занятия, гулять она тоже ходила только в ее сопровождении. Мало нам было в доме этого дарования, так еще под нами, на первом этаже, поселилась семья очередного полковника, и их дочка Иветочка тоже занималась музыкой в училище. А посреди этих девиц, которых поцеловал в темечко бог, жил такой падший ангел, как я, который, вместо того чтобы заниматься серьёзно музыкой, шлялся чёрте с кем по позорным танцулькам.
Но все-таки иногда я садилась за пианино на радость своим и вызывая ненависть у чужих. Как-то, вернувшись с прогулки, я застукала бабку за инструментом. Она одним пальчиком постукивала по клавишам и бубнила себе под нос что-то весёленькое.
– Бабуля, что это?
Вместо ответа она мне наиграла мотивчик песенки её молодости, которую исполняли в кафе-шантане, называлась песенка «Одесситка».
Одесситка - вот она какая!
Одесситка - пылкая, живая!
Одесситка вас взглядом обожжет,