Лестница на небеса
Шрифт:
Она постаралась ободряюще улыбнуться. Что ж, отец Алексей прав… Храм можно построить. Настоящий, с белыми стенами и высоким золотым куполом. С лестницей, ведущей туда, и когда поднимаешься, кажется, что ты поднимаешься в небо…
Главное — чтобы дети остались. И еще — главное, чтобы было кому в этот храм приходить.
Она встала и сказала:
— Что ж, пошли… В конце концов, мы-то пока живы. И еще неизвестно, на чьей стороне сила…
Она хотела выйти первой, но Даниил встал рядом. Молча. Где-то вдалеке загудел поезд — откуда он вообще
Снова скрылось солнце, начался дождь. Ей казалось, что это плачет небо. А вдруг она что-то делает неправильно? И на самом деле ей надо тут остаться?
Она обернулась. Ей стало больно — она еще никогда не видела, как умирает храм. Теперь — видела, ощущала это внутри себя и понимала, что это неизбежно.
Мир убивал его так же, как когда-то убил Кинга. Все, что было ей дорого, подлежало уничтожению. Она посмотрела на Даниила — а вдруг и он тоже? «А ты нечестно воюешь, подлый мир, — подумала она. — Если тебе нужна война со мной — пожалуйста… Вот она я. Какого же ты бьешь в спину?»
Он понял ее волнение, улыбнулся и крепко сжал ее руку. Так и вел, как маленькую девочку… Заблудившуюся в чужом, проклятом лесу.
Майк снова набрал номер Гоги. Все, что здесь происходило, ему не нравилось совершенно. Особенно когда появились менты. Менты, конечно, сопровождали Толстолобика…
То есть как бы мы проиграли…
Он сжал кулак, грохнул им по стеклу. Вот он, Толстолобик. Улыбочка тронула пухлые пионерские губы. Надо же, наделать столько подлостей и все еще сохранять на личике эту умильную, сладеньки-детскую мордашку вечного отличника и активиста…
Дверь открылась. Он увидел первой Анну. Рядом с ней — того парня, похожего на юного Кинга. Словно прошлое возродилось, подумал Майк. Дети мои, хоть вы будьте счастливы…
Они и в самом деле были пришельцами. Ему даже показалось, что они светятся изнутри, и любви в них так много, что весь мир вокруг, этот гребаный мир, становится похож на нормальный.
Он видел, как Анна держит его за руку и смотрит на него так же, как когда-то смотрела на Кинга. И она ведь умудрилась остаться той чистой, не признающей никаких законов, если они лживые и подлые, Мышкой. Умудрилась сохраниться…
Он вздохнул. Сам-то он что-то предал в себе. Чем он отличается от этого…
Невольно бросив взгляд в сторону Виталика, он замер.
Тот держал пистолет, направляя его на Даниила. На губах змеилась ухмылка, и — черт — сколько же ненависти было в глазах этого жалкого сморчка! Майк отреагировал сразу. Только успел подумать, что Мышка второй раз не переживет. Только пробормотал:
— Ну что, сука… Я тут вздумал прокатиться с ветерком…
Виталик сначала почувствовал неладное, потом услышал, а потом увидел, что на него несется машина. На полной скорости.
Он закричал ментам:
— Стреляйте! Вы что, не видите? Это же бандиты им на помощь пришли!
Он
Машина набирала скорость. Он не сомневался, что его раздавят. Как таракана… Он слышал выстрелы за спиной, но машина неслась на полной скорости — на него…
Как будто ей ужасно хотелось сделать его тараканом…
Майк поморщился. Надо было поставить бронированные стекла. Сейчас сто очень отвлекали выстрелы. Он включил радио, чтобы их не слышать.
— А не уйдешь, сучонок…
Он знал, если этого гада не остановить, он выстрелит. Он снова убьет Мышкину жизнь. Мышкину надежду. Значит, он должен его остановить.
— Хватит с них тебя, Кинг, — прошептал он. — Хватит и тебя…
Сначала он не понял, откуда такая боль. Потом машина остановилась. Он почувствовал, как темнеет в глазах. Черт, он вообще так никогда себя не чувствовал хреново, даже с перепоя…
Ему теперь больше всего хотелось уснуть. Лечь и раствориться во сне. Или уйти отсюда… совсем. По лестнице, ведущей на небо. Девичий голос по радио пел какую-то старинную песню. «Страшный суд приидет, всем ответ будет…» Жалобно так пел, и словно про него…
Сил больше не осталось жить, подумал он. Падая головой на руль, он нечаянно задел карман, в котором лежал телефон.
— Возвращайся, Мишка. Я тебя люблю. Пожалуйста, возвращайся…
Но он уже этих слов не слышал. И поэтому ушел. Он поднимался все выше и выше, удивленно оглядываясь назад. Как будто не мог понять, почему он так долго не уходил отсюда.
По этой сверкающей лестнице, туда, в небо.
К Богу…
Эпилог
Бейз собрался быстро.
Да, он нарушает правило… В конце концов, правила и созданы, чтобы их нарушить. Разве он может что-то возразить Мышке?
На все его попытки убедить ее, что надо бы сначала сходить в ЗАГС, а уж потом… Господи, а почему? Почему она не права? Разве государство важнее Бога? Может быть, для кого-то да… Но не для Мышки. Особенно теперь.
Прошло три месяца с тех пор, как погиб Майк. Три месяца…
Он как раз проходил мимо бывшего храма. Там разрывали какой-то котлован — наверное, под бассейн. Да, они отхватили хороший кусок. И Бейз не смог удержаться, прошептал: «Чтоб вы подавились наконец-то…»
Мышка наотрез отказалась поступать как положено. Нахмурилась и спросила: «Кем так положено? Богом? Или людьми, для которых штамп важнее благословения?» Он попытался объяснить ей, что потом пары разводятся, но она снова рассмеялась: «Если их Бог не соединил, а они сами все придумали, тогда какой штамп сможет помочь? Если нет любви, и ребенок не удержит». Она была права. Может быть, для кого-то и нет, но для себя она была абсолютно права…
И теперь он шел к ней домой. Ему не дали венцы, но Мышка только отмахнулась.