Лестница на седьмое небо
Шрифт:
Он вздохнул и нежно поцеловал Мелани в полураскрытые губы. Ничего, он пробьется сквозь барьеры, которые она воздвигает между ними.
— Мне сегодня утром звонили. Агент по недвижимости нашел покупателя, готового соблюсти все условия.
— Ты все еще намерена его продать?
Прошло три дня после несчастного случая, и в то утро Люк впервые разрешил ей встать с постели и спуститься вниз.
День был солнечный, но ветер дул холодный, и Люк настоял на том, чтобы она села перед камином.
Рано утром он вышел и привез целую пачку
Он баловал ее, а она, как круглая дура, вместо того чтобы прогнать, позволяла ему себя лелеять, не в силах признать явное — что она хранит каждое воспоминание о нем, что, как бы это ни было глупо с ее стороны, она не может его разлюбить. Более того…
Более того, любовь к нему разрослась настолько, что пронизала собой всю ее жизнь…
— Да, я все еще намерена его продать, — подтвердила она и едва слышно вздохнула. — А это значит, что мне придется подниматься на чердак и разбираться в бумагах.
— В бумагах? В каких бумагах? — тут же спросил Люк.
— Сама не знаю. Адвокат сказал, что у мистера Барроуса был целый архив и что все бумаги, которые они нашли после его смерти, были упакованы и отнесены на чердак. Поскольку он не давал указаний относительно этих бумаг, они просто оставили их для меня. Но я так и не смогла прикоснуться к ним. Мелани неуверенно посмотрела на Люка. — Мне кажется, что поскольку он был тебе троюродным братом, то, с точки зрения моральной, ты имеешь больше оснований в них копаться.
— Значит, ты не будешь возражать, если я на них взгляну? — Люк хмуро улыбнулся. — Не беспокойся, я не надеюсь найти другое завещание.
Эта тема была для нее еще слишком болезненной, и Мелани покраснела и натянуто заметила:
— Я об этом и не думала.
Вчера вечером он попросил дать ему хоть один шанс и обещал, что не разочарует ее.
— Просто поверить тебе на слово? — спросила она тогда горько, и надежда и страсть умерли в его глазах, уступив место отчаянию.
Мелани хотела верить ему, она жаждала этого всей душой, но боль сиротского детства останавливала ее. Где-то в глубине души она, как ребенок, была уверена, что родители нарочно оставили ее одну.
Конечно, она понимала, что это не так; конечно, это был несчастный случай. Она знала, что они ни в чем не виноваты, но ощущение того, что ее предали, что ее отвергли, все еще мучило ее.
Возможно, виновата была она сама — слишком многого требовала от жизни, слишком многого хотела.
Мелани охватила мелкая дрожь, и она нервно заерзала в кресле. Сколько она ни говорила Люку, что оставаться ему незачем, он не уходил. А она понимала, что и сама хочет, чтобы он остался.
— Так, значит, ты не возражаешь, если я поднимусь на чердак и покопаюсь в бумагах? — переспросил Люк.
Она пожала плечами.
— Конечно, нет.
— Я не собираюсь сдаваться, — мягко сказал он.
Она посмотрела
— Люк…
— Ты знаешь, о чем я говорю. Я буду за нас драться, Мелани. Я люблю тебя.
И хочу, чтобы мы поженились.
Если он и услышал ее предательский вздох, то не подал виду.
— Чего бы это мне ни стоило и как бы долго это ни продолжалось. Ты убедишься, что нам будет хорошо вместе. Что наша жизнь будет необычайно счастливой.
— Не надо. Люк, — в отчаянии произнесла она, вставая. — Это ни к чему не приведет.
Она собиралась повернуться и выйти, но больная нога затекла, и она покачнулась. Люк поддержал ее, и они опять оказались так близко, что у Мелани перехватило дыхание.
Она не могла сдержаться и посмотрела на его лицо, глаза, губы. Потом тяжело вздохнула и понурилась.
— Мелани, Мелани, я так тебя люблю!
Она понимала, что сейчас он ее поцелует, и глухо запротестовала:
— Не надо. Люк, пожалуйста.
Но было уже поздно. Губы их соприкоснулись.
Она пыталась сопротивляться ему, сопротивляться себе, но это было бесполезно.
Люк целовал ее, поддерживая под затылок, и между поцелуями все повторял и повторял ее имя и говорил, как сильно ее любит, как она ему дорога.
Когда он наконец отпустил ее, Мелани так дрожала, что едва держалась на ногах.
— Люк, я больше этого не перенесу, — нетвердо произнесла она. — Сколько бы ты ни говорил, что любишь, я не могу забыть, не могу поверить. Я не могу доверять тебе, — добавила она, с трудом выговаривая слова. — Я не переживу, если ты меня оставишь. Ты мне так нужен! Может быть, я все преувеличиваю, не знаю. Но из-за смерти родителей, из-за того, что я росла одна, во мне слишком сильна эта потребность…
— Мне кажется, я понимаю, что ты хочешь сказать, — мягко прервал ее он. Мелани, ты можешь мне доверять.
Она грустно улыбнулась.
— Как бы я этого хотела, Люк! Кстати, я уже одна могу обойтись…
— Ты хочешь, чтобы я ушел?
Она не могла поднять на него глаза, но и пытку такую она больше выносить не могла. Ей будет легче справиться со своими чувствами, если он уйдет.
— Да, хочу.
Он долго молчал, а затем тихо произнес:
— Хорошо, я уйду. Завтра тебя устроит?
Завтра… Острая боль пронзила ей сердце. Ею овладел ужас. Нет, она не может его отпустить, не может!
— Да, — прошептала она. — Завтра меня устроит.
Ухаживая за Мелани, Люк взял на себя все заботы по дому и дал ей возможность отдохнуть. Вот и теперь, после того как они поели, он убрал со стола и попросил разрешения подняться на чердак.
— Если уж завтра я все равно уезжаю, — глухо добавил он.
— Да, да, иди, конечно.
Его не было долго. Внизу без него стало совсем тихо. Тихо и очень одиноко. Мелани дрожала. Вот так она и закончит свои дни. Правильно ли она поступает или просто трусит и мучает и себя, и его только потому, что не готова рискнуть и поверить?