Лестница на седьмое небо

Джордан Пенни

Поверить… собственно, все дело свелось теперь только к этому. Мелани была уверена, что не сможет доверять Люку, ведь он так плохо о ней думал.

Но, с другой стороны, это было до того, как он ее узнал… И сейчас она, быть может, совершенно не права, осуждая его почти безо всяких на то оснований.

Прислушиваясь к своему сердцу, она не могла взять в толк, почему Люк так долго не спускается.

Долго! Его не было каких-то пару часов, а ей уже казалось, что прошла целая вечность. Что же будет, когда он уйдет и она останется одна? Всю жизнь одна? Без

него?

Ощущение невыносимого одиночества придавливало ее, иссушало горечью.

Но вот наконец послышались шаги Люка.

Он ворвался в гостиную и бросился к ней с тяжелой пачкой бумаг.

— Я кое-что нашел, — объявил он. — Это может тебя потрясти.

Мелани смотрела на него широко раскрытыми глазами. Так, значит, все-таки свершилось: он нашел другое завещание. В общем, она уже была к этому готова, она все время чувствовала, что здесь что-то не так, произошла какая-то ошибка.

— Ну что же, это справедливо. По крайней мере к деньгам я не притрагивалась… Вернее, я истратила совсем немного.

— К черту деньги! — прервал Люк. — И ради Бога, забудь о завещании, я не собираюсь его оспаривать. Если кто и вправе здесь распоряжаться, так это только ты, — добавил он нежно.

Мелани смотрела на него, ничего не понимая.

— Я? Почему?

Она все еще сидела в кресле. Люк положил на пол бумаги и опустился на колени, взяв ее за руки.

— Мелани, мне нелегко тебе об этом говорить. Вообще-то, я должен был раньше догадаться. Но мне и в голову не приходило, к тому же я плохо знал Джеймса. Когда я родился, он уже ходил в школу, а оттуда прямиком отправился в армию. Возможно, я и видел его, когда он приезжал в отпуск, но не помню. И уж конечно, после их ссоры Джон никому не позволял при себе произносить его имя. Позже, когда он объявил, что Джеймс умер, мать рассказала мне, что Джон спрятал все его вещи, все, что так или иначе могло напомнить о нем.

— Джеймс?.. О ком ты говоришь? — прервала его Мелани в полном замешательстве.

— О сыне Джона. — Люк замолчал, а затем, крепко сжав ее руки, посмотрел ей в глаза и мягко добавил:

— И твоем отце.

Она не сразу поняла, о чем речь, но когда поняла, замотала головой:

— Нет! Моего отца звали Томас… Томас Фоуден. Это записано в моем свидетельстве о рождении и в свидетельстве о браке родителей.

— Да, да, я знаю. Но я тебя заверяю, твой отец — Джеймс Барроус. Вот здесь документы. Послушай, и я попытаюсь объяснить все как можно доходчивее.

Твой отец, Джеймс, судя по тому, что рассказывала мне о нем мать, был застенчивым тихим мальчиком и мечтал стать учителем. Но отец этому противился, он хотел, чтобы его сын стал военным. В то время служба в армии была еще всеобщей обязанностью, и твой отец попал, видимо, в один из последних наборов. И как только отслужил срочную, демобилизовался и заявил отцу, что будет учителем. Джон рассвирепел. Он хотел, чтобы Джеймс сделал военную карьеру.

Джеймс возражал, что, если бы даже и захотел продолжать службу в армии, он там

никому не нужен. Между ними произошла жуткая ссора.

Джон вышел из себя — хотя, впрочем, когда он не выходил из себя? — и заявил: ты мне больше не сын. Джеймс всегда был тихим, застенчивым человеком, и старик, видимо, хотел его просто запугать. Он был уверен, что Джеймс сдастся и вернется в армию. Но получилось иначе: Джеймс вышел из дома и больше не вернулся.

Что с ним было дальше, так никто и не узнал. А теперь я нашел в этой папке документы. Все логично. Уйдя из дома, Джеймс сменил имя. Почему он взял себе имя Томас Фоуден, не могу сказать. Фамилия совершенно не похожа на нашу. Но Джон его нашел. Хотя и не сразу. Вот по этим бумагам можно судить, что он много лет искал сына, а когда все-таки отыскал, было уже поздно:

Джеймс, твой отец, погиб в автомобильной катастрофе.

Мелани не могла переварить все это сразу. Она изумленно смотрела на Люка и наконец, набравшись сил, спросила:

— Но если он все время знал, что я его внучка, почему он…

— Не отыскал тебя?.. Почему оставил тебя в приюте? — Люк покачал головой.

— Не знаю, дорогая. Он был очень странным человеком, очень одиноким, очень упрямым и гордым. — Грустная улыбка тронула губы Люка. — Видимо, и ты унаследовала его характер.

Люк коснулся ее лица.

— Я не могу ответить на все твои вопросы, Мелани. Боюсь, что ответы на большинство из них умерли вместе с Джоном. Все, что я могу тебе сказать, это что ты совершенно точно его внучка. Вот ответ на вопрос, почему он завещал все тебе.

— После стольких лет…

По щекам у нее текли слезы, но не от горечи. Это были слезы очищения, это были слезы грусти — не по себе самой, а по человеку, который прожил такую одинокую, такую горькую жизнь, на какую она чуть сама себя не обрекла. Она глубоко вздохнула. Люк встал, взял ее на руки и сел в кресло, держа ее на коленях, как ребенка.

— Прости, любовь моя, — приговаривал он, утешая. — Нельзя было на тебя сразу все это взваливать… Надо было постепенно.

— Нет-нет, я плачу не по себе, — призналась она. — Я плачу по нему, по моему деду. Ах, Люк, ему, видимо, было так одиноко… он был так несчастлив… — Дрожь пробежала по ее телу, и она прошептала неуверенно: Люк, пожалуйста, прижми меня к себе… Сильнее… сильнее.

— Что с тобой? — с беспокойством пробормотал он, дыша ей в волосы.

— Ничего… уже прошло. Я просто подумала… вдруг сообразила, что я тоже могла кончить так, как мистер… как мой дед.

Она почувствовала, что он напрягся:

— Могла? Значит ли это, что…

— Это значит, что ты прав. Что я действительно тебя люблю и что ради любви стоит рисковать, — страстно произнесла она.

Он медленно выдохнул.

— Никакого риска, — заверил он. — Я никогда не причиню тебе боли. В чем, в чем, но в этом ты можешь быть уверена, любовь моя: я всегда буду с тобой, что бы ни случилось. Всегда.

Губы его были так близко к ней, что она не удержалась и притронулась к ним, сначала пальцами, а потом губами, застенчиво скользнув по ним языком.