Лестница в небеса. Исповедь советского пацана
Шрифт:
Стать другом этих «героев» мечтал каждый мальчишка. Пусть не другом. Пусть он на глазах у всех хотя бы пожмет руку, хлопнет кулаком по плечу, скажет: «Привет!» Это был ярлык, который охранял от всяческих посягательств на ближайшее время и вызывал зависть врагов.
Знали ли взрослые о существовании этого ужасного параллельного мира, обещая нам взахлеб на каждой праздничной линейке скорую победу коммунизма? Конечно, знали! Но что они могли поделать, если пьяные гопники избили как-то вечером учителя физкультуры во внутреннем дворе школы? За то, что он вздумал сделать им замечание. Хромой с войны учитель труда, Рабинович Лев Давыдович, товарищ физрука, бегал потом по школьным коридорам с криком, что не боится поганую нечисть, которую «мы не добили в 45-м». А толку? Гопота
Оставалось только ждать коммунизма.
О коммунизме в конце шестидесятых на Народной еще говорили всерьез, но уже не верили в него. Так бывает. На самом верху, полагаю, тоже поняли, что это «блудняк», но сообщить вниз не смели. «Пилите, Шура, пилите!» Народ безмолвствовал, потому что после всех ужасов, пережитых недавно, жизнь налаживалась и – слава Богу! С Марксом, с Лениным, с Брежневым, с чертом в ступе – лишь бы не было войны, лишь бы перестали морочить голову мировой революцией, лишь бы перестали звать в вечный бой!
Тем более, что жизнь и правда налаживалась, народ богател на глазах.
Первый холодильник в доме на зависть всему двору, телевизор с большим экраном, пылесос, электробритва! Пусть не коммунизм, но уже и не стиральная доска в ванной! Сливочное масло не надо летом подсаливать и хранить в холодной воде! Да, задницу еще подтирали газетной бумагой, но зато самые продвинутые уже носили плащи болонья и нейлоновые бадлоны, курили сигареты с фильтром и по субботам пили кофе с коньяком мелкими глоточками. В каждой уважающей себя семье находилось место для фикуса или герани. Фарфоровые слоники, несмотря на занудные насмешки записных борцов с пошлостью, победоносно заселяли стеклянные полки сервантов, по соседству гордо красовались хрустальные фужеры и салатницы вперемешку с микроскопическими бегемотиками, оленями и лисами, расписными чашками фарфорового завода имени Ломоносова и гранеными стопками. Страна обрастала молодым жирком.
В конце 60-х годов произошло еще одно событие, которое советские теоретики марксизма как-то проморгали – был побежден клоп! Не кулак, конечно, которого искоренили в 30-х, но тоже паразит еще тот: мучил пролетариат и сосал из него кровь! В середине 60-х вся наша лестница воняла дустом или еще какой-нибудь ядовитой дрянью. Иногда целые матрасы выбрасывались на помойку. Жильцы сдирали обои, вспарывали перины, переворачивали деревянные кровати и поливали отвратительных тварей смертельной химией: «Чтоб вы сдохли, гады!» «Гады» в панике переползали из квартиры в квартиру, но и там их настигала суровая рука возмездия. Наконец с кровососами было покончено. Покончено было и с гнидами, которых привозили из деревень городские мальчики и девочки после летних каникул. В ваннах появились душистые мыльца вместо страшных вонючих кусков, которые, как говорили (брр!), изготовлялись из собачьего жира на мыловаренном заводике. Проезжая мимо него на трамвае по проспекту Обуховской Обороны, я всегда затыкал нос.
Словом, страна умывалась и даже училась делать макияж. Самые бдительные и зоркие марксисты находили в этом опасность, но не могли точно, по-научному, как они умели в других случаях, сформулировать свои опасения, а ведь глядели верно! Опасность подкрадывалась именно отсюда – сначала душистые мыльца, понимаешь, потом джаз, ну а дальше все знают…
Глава 6. Тимуровцы
Как утверждал Марк Твен, приходит пора, когда каждый мальчик хочет найти клад. Я добавлю: настоящий советский мальчик мечтал создать и возглавить собственный отряд. Я создал и возглавил в третьем классе. тимуровский. Мама подарила мне на день рождения книжку «Тимур и его команда» – там про все было написано, ничего придумывать не пришлось. Будущие члены уже давно были готовы к подвигам и лишь ждали вожака. Нас было пятеро, и все мы готовы были стать заговорщиками против остального мира. Все жили в одном дворе, все учились в одном классе, все имели уже некоторую дворовую репутацию и клички: Микки – это я. Бобрик – это Вовка Бокарев, мой лучший друг и заместитель, кудрявый синеглазый
Первый съезд будущей организации прошел в подвале нашей пятиэтажки. Под тусклым светом, льющимся из подвального оконца, под утробно-замогильные звуки канализационных труб, мы сочинили первый устав и задачи: помогать пенсионерам, собирать мусор во дворах и защищать зеленые насаждения от хулиганов. Хулиганов во дворе хватало.
– Будем бить? – предложил Кит, который на все смотрел с крестьянской, трезвой простотой.
– Почему сразу бить? Сначала воспитывать. – объяснял я.
– Ага – сказал Китыч и потупился.
– Можно вызвать их на совет отряда, – неуверенно предложил Бобрик.
– А можно пожаловаться родителям! – радостно сообщил глупый Матильда. – А они их ремнем! Раз! Раз!
– А они нам потом под глаз: раз! раз! – передразнил Тимка.
– Разберемся, – поспешно закрыл я вопрос. – Это все детали.
Мы смутно представляли себе свою деятельность. Да это было и не важно. Важно то, что мы сидели в подвале впятером и клялись, что никому не выдадим тайну. Тайна была страшная и выдать ее было трудно, потому что… она была тайной для нас самих. Ну и что? Зато как сжимались наши сердца, когда мы говорили: клянусь! Как упоительно было сознавать, что ты принадлежишь тайному братству! Что ты не такой как все, а гораздо интересней!
И еще мне очень хотелось совершить подвиг. Зачем? Ну, чтоб похвалила классная руководительница. А может быть, даже Танька Соловьева, краснея, сунет на переменке записочку со словами: «Я тебя люблю». Ходили слухи, что такую получил Бобрик от Людки Петровой за просто так. Потому что красавчик. И наплевать Людке было, что Вовка у меня был лишь в адъютантах, что я командир. Да хоть маршал Советского Союза! Бобрика все девчонки любили. Особенно, когда он надевал белый бадлон вместо рубашки. К тому же он был добрый и всегда улыбался девчонкам, как будто они были ему ровня, а я на девчонок смотрел высокомерно и всегда был с ними мрачный и загадочный. Ну и кому на фиг нужна была моя мрачность? Я завидовал Вовке, ревновал, доказывал ему с жаром, что девчонки – дуры, ябеды и коварные обманщицы. Вовка, как и положено баловню судьбы, добродушно соглашался, чтоб меня не злить, но стоило Людке подойти к нему на перемене, как он распускал улыбку до ушей, а она краснела и щебетала, как… курица.
Вовку любили и учителя. Особенно классная руководительница. Она даже улыбалась всегда, когда вызывала его к доске. А меня она недолюбливала и побаивалась. В первом классе я засунул на уроке труда ножницы себе в рот. Валентина Александровна раскричалась: «Я же просила! Я же предупреждала!» Откуда ей было знать, что я сделал это, чтоб привлечь к себе ее внимание? Класс нервно хихикал, я краснел, а классная решила, что я хулиган.
Но по-настоящему я напугал ее, когда после уроков, в пустом классе встал перед ней по стойке смирно и признался, что являюсь командиром тимуровского отряда. «Какого еще отряда? – читалось в широко раскрытых, испуганных глазах молоденькой учительницы. – Кто разрешил? Зачем?!»
– Мы будем помогать бабушкам и деревьям, – торопливо перечислял я, словно оправдываясь, что влип в неприятную историю. – Мы уже начали строить скворечник и купили на свои деньги грабли.
Валентина Александровна стояла у дверей с сумками в руках. Она торопилась.
– Вот! – я протянул ей книгу Гайдара «Тимур и его команда». – Мы хотим как они. Организация! Мы будем помогать. Защищать. Бороться! У нас есть клятва и устав.
Услышав страшные слова: организация, устав, клятва, классная нахмурилась, и поставила сумки на пол.