Летальный исход
Шрифт:
————
* один из народ Эфиопии
— Я, что, зоопарк для африканских мандавошек? Бать, мне по уставу раз в неделю банный день полагается, или как?
— По уставу тебя на яйцах давно повесить полагается, — парировал Батя. — Почему демаскируем? Что было сказано? И кому тут чего было не ясно?!
— Так, кто-то плодотворно пообщался с полковником
— С чего взял?
— Ну кто у нас главный уставник? Ляшко и есть.
Из шалаша с диким ревом вырвался Большой, огромных размеров детина с детским лицом. С разбега прыгнул в бочку, обдав всех потоком мутной и теплой воды. Скрылся с головой, выставив наружу руку. Оттопыренный большой палец должен был всем дать знать, на какую вершину блаженства воспарила его душа и тело.
Следом выскочил, красный, как рак, Маленький, таких же габаритов, но прозванный так, чтобы хоть как-то отличать двух богатырского сложения членов группы. Он, прикрываясь ладонями, скачками бросился к бочке. Замер, уставившись на Батю.
В это время вынырнул Большой и объявил:
— Опоздавшему щеню — сиська рядом с задницей!
Все дружно заржали.
Большой, видев Батю, ойкнул и ушел под воду.
Батя выпрыгнул из машины. На своих он долго сердиться не умел. И даже не хотел играть в сурового начальника.
— Где воду надыбал? — уже мирно спросил он.
— Там у них целая цистерна. — Кульбаков кивнул на пакгаузы.
— Вот так и дали?
— Смотря как попросить, — Кульбаков отвел в сторону цыганские глаза.
— И как ты попросил?
— Подошел да открыл. Я же по ихнему не понимаю. Это вон — Юнкер у нас полиглот. Бать, да все путем, мы же по очереди. Шестеро здесь, шестеро по периметру бдят. Муха цэ-цэ не пролетит. Банька, кстати, только раскочегарилась. Настоятельно рекомендую.
Батя показал Кульбакову кулак.
— Кульба, в Союзе я тебя минимум год рядом с собой видеть не желаю.
Кульбаков расплылся в улыбке.
— Бать, только привези в Союз.
— А вот с этим, орлы, у нас заминка.
Батя критически осмотрел стоявших перед ним бойцов. Улыбки разом потухли. Показалось, что только что умытые лица вновь запорошила африканская пыль.
— Все подмылись, или еще есть желающие?
Кульбаков кивнул за всех.
— Тогда мы с Юнкером яйца попарим, а вы в кучу соберитесь у вагончика. Задачу ставить буду.
Кульбаков бросил на Максимова вопросительный взгляд. Тот в ответ лишь пожал плечами.
* * *
Солнце расплавленным огнем сползало к горизонту. Жара еще не спала, но от деревьев уже поползли длинные тени. После бани в тело вернулась упругая сила. Но на душе по-прежнему было тяжко. Как заметил Максимов, не только ему. Никто особо и не таился. В слух, правда, ничего не высказали.
Сидели полукругом на корточках в тени вагончика. Батя в центре, в перекрестье взглядов.
— Такие дела, хлопцы. Такой вот у нас будет «дембельский аккорд», — подвел итог Батя. — Вопросы, жалобы, предложения есть?
Он бросил взгляд на часы.
— Тогда, орлы, чиста оружия и отбой до девятнадцати ровно.
Кульбаков, все время покусывавший соломинку и смотревший куда-то поверх головы Бати, ожил. Сплюнул комок изжеванной травинки.
— Бать, у меня вопрос родился.
Батя склонил голову к плечу, окатил Кульбакова тяжелым взглядом.
— Кульба, сразу предупреждаю, без твоих хохмочек. Или ты думаешь, что мне самому все это так нравиться, что я на пальму лезть готов?
— Ну что ты, Бать! Просто еще не родился тот замполит, который объяснит, что мы тут забыли. А это у меня единственный глупый вопрос. Остальные сугубо по делу.
Батя с трудом подавил улыбку.
Кульбаков относился к неистребимому племени наследников дела и духа поручика Ржевского, на которых стояла и стоять будет русская армия. Без них она превратится в мрачный дурдом. А с ними — балаган цвета хаки. Кульбаков был головной болью и язвой желудка всех командиров, которым выпало с ним служить. И душой кампаний, заводилой загулов и талантливым организатором нарушений дисциплины, без которых сама армейская дисциплина теряет всякий смысл.
— Слушаю внимательно, Виктор. Потому что уже предупредил.
Произнес Батя, как именовал себя Кульбаков, с ударением на последний слог.
— Тут такое дело… Надо бочку камрадам вернуть. Разреши с Юнкером на «уазике» смотаться.
— Куда?
Кульбаков кивнул на пакгаузы.
— Бать, я слово советского офицера, тьфу, блин, геолога дал, что верну.
Батя смотрел на Кульбакова, как крестьянин на пойманного конокрада, не зная, с какого бока лучше врезать.