Летаргия. Уставший мир
Шрифт:
– Артур, не лапай пальцами стекло. Миша, что ты повис на нём, как пиявка? Один латте, пожалуйста, и побыстрее.
– Мама, эклер!
– Мы договаривались, Лизочка. Никаких сладостей. Мы и так опаздываем на кружок.
– Мам, ты купишь нам «картошку», ну пожа-а-алуйста! – заныли близнецы.
– Ах ты ж! Дайте эклер и две «картошки». И кофе, а то я сейчас лягу на пол прямо здесь.
Вешников за стойкой засуетился. Нечасто ему приходилось торопиться, поэтому он очень боялся опрокинуть пакет с молоком
Осознав тот факт, что пирожные им купят, мальчишки переключили своё внимание на старика, неторопливо потягивающего напиток.
Заметив, что на него смотрят, Никанор Степанович заулыбался и пробасил:
– Как жизнь, орлы?
– Нормально, орёл, – рассеянно сказал Миша, а брат дёрнул его за рукав и шепнул на ухо: «Смотри, он одет в гигантскую газету».
Саблин подмигнул девочке, и она от удивления вынула палец изо рта.
Женщина нетерпеливо барабанила пальцами по стойке.
– Садитесь, я всё принесу, – сказал Вешников, словно оправдываясь.
Но она сама взяла у него из рук пирожные и кофе и пошла к столику. В это время Артур чуть не снёс торшер, так как Миша подставил ему подножку, а Лиза неожиданно вспомнила, что забыла у мамы в кармане свою любимую игрушку, и заревела в голос.
– Стоять! Разделиться я, что ли, должна надвое! – взревела женщина.
Она фантастическим усилием заставила себя донести кофе и пирожные до столика. И только тогда кто-то получил игрушку, а кто-то – по мягкому месту.
Затем мамочка с достоинством вернулась к стойке. Сколько с меня?
– Четыреста десять.
Она присвистнула, достала деньги и, чуть замешкавшись, вместе с ними положила на стойку стопку цветных флаеров.
– Вот. А это приглашение на выставку. Я… художница.
– О! – довольно улыбнулся бариста. – Мы с женой любим ходить на выставки неизвестных художников.
Ева кашлянула. Женщина у стойки удивлённо подняла брови. Вешников вдруг понял, что сказал, и уши у него стали цвета сырой форели.
Художница вернулась за столик. Артур и Миша весело заболтали ногами, наслаждаясь «картошкой». Лиза вздыхала над эклером.
Никанор Степанович всё улыбался, глядя на деток.
– Любите самолёты, орлы?
Артур ткнул брата локтем.
– Мне больше нравится японский мицубиси, – заявил вдруг Миша.
– А мне мессершмитт, – сказал Артур. – На нём отличные пулемёты, я тебя всё время гашу.
Брови у старика поползли вверх, и он не сразу смог ответить.
– Разбираетесь в истребителях? Похвально. А что же, про Ил-10 слышали?
– Слышали.
– Неужто думаете, что он хуже ваших японских да немецких! Так вот, я на нём летал…
– Подумаешь, мы тоже летали.
– Со взрослыми так не говорят, – вмешалась мать.
– То есть как, – моргнул Никанор Степанович, – как это «летали»?!
– Не слушайте вы их! – сказала женщина, вытирая салфеткой крем со щёк девочки. – Они наигрались в свои стрелялки на компьютере, вот и говорят, что летали.
На лицо Саблина вдруг упала тень, и он больше не сказал ни слова.
Роману Вешникову, наблюдавшему за ними из-за стойки, показалось, что на этом разговоре и кончится сегодняшний день. Ничего нового больше не произойдёт. Удалится шумное семейство. Постукивая тростью об пол, направится на встречу с хором ветеран. Кофейня вновь опустеет. Будет слышен только стук спиц, звук проезжающих машин за окном да шипение кофейного аппарата.
Но закончилась только обычная часть дня. А ровно в 10:32 началась необычная.
В кофейню зашёл человек с кожаным портфелем. Заказал эспрессо. Ничего примечательного в этом человеке не было, а за ним вошёл другой, в кепке и тёплых варежках. Попросил горячего крепкого чая. Не успели новые посетители допить свои напитки, как в помещение ввалилась толпа студентов. Один бледнее другого, под глазами круги, зевают, не прикрывая рта рукой. За ними – подруги с карманной собачкой, обе с мутными глазами. И ещё много-много других посетителей.
Впервые с момента существования «Писем» сидячие места были заняты, и более того – не хватало мест за стойкой. Ева давно отложила вязание и колдовала с кофемашиной, работая быстрее мужа.
И даже вдвоём они успевали едва-едва. У кассы выстроилась очередь до дверей.
Роман Вешников молча удивлялся, пытаясь, однако, выглядеть перед посетителями так, будто наплыв гостей для них обычное дело. Но «много людей» и кофейня «Письма» были до этого дня в сознании бывшего сомнолога понятиями несочетаемыми.
К десяти вечера наплыв гостей поубавился. В одиннадцать уже не было никого. Супруги, окончательно выбившись из сил, закрыли дверь на замок. Они даже не стали домывать чашки и оставили эту работу на утро.
За стенами кофейни их ожидал глубокий вечер. Переулок, освещённый янтарными фонарями, навевал сон. С Фонтанки донёсся запах сырой воды. Несмотря на утомление, Вешников пытался шутить и негромко насвистывал.
Ева что-то пробормотала.
– Что ты говоришь? – не понял муж.
– Я говорю, слишком тихо сегодня.
Он пожал плечами:
– По-моему, закономерно для такого сумасшедшего дня.
– Но незакономерно для нашего города, – сказала она, тревожно оглядевшись вокруг.
Они пошли той же дорогой, которой всегда ходили до метро. Обычно в конце переулка им встречалась большая толпа полупьяных, жаждущих попасть в ночной клуб, и супруги переходили на другую сторону улицы. Но сегодня, несмотря на то что двери в клуб были открыты и оттуда доносились звуки музыки, у входа не было никого, кроме рослого охранника.