Летающая В Темных Покоях, Приходящая В Ночи
Шрифт:
— Конечно. — Меламед быстро поднялся. Он испытывал смутное беспокойство от странного поведения соседа. Кстати пришлось воспоминание о том, что столяр был не дурак выпить. Правда, запаха спиртного не ощущалось, но… Бердичевский сказал:
— Можно и не только воды. — Он подмигнул. — Знаете, я недавно болел… Сильно простудился… — На мгновение от воспоминания событий, предшествовавших болезни, сердце его болезненно сжалось. Он поторопился закончить: — Хотите пропустить стаканчик?.
Губ Алтера Гиршфельда коснулась слабая улыбка. Он непроизвольно провел по запекшимся губам
— Не стесняйтесь, Алтер, не стесняйтесь. И я с вами заодно, мама не будет против…
При этих словах из-за занавески раздалось негодующее фырканье.
— Да-да, — поспешно сказал Борух. — Не пугайтесь, это она так. По привычке. Все в порядке, реб Алтер. — Он быстро подошел к посудному шкафу и вытащил графинчик водки и два граненых стаканчика.
Некоторое время Гиршфельд смотрел невидящими глазами на стаканчик, потом нерешительно взял его, поднял. Рука его сильно дрожала, он расплескал водку и быстро поставил стакан на место.
— Н-не могу, реб Борух… — пробормотал он. — Н-не могу…
Меламед озабоченно покачал головой.
— Вы неважно выглядите, — участливо сказал он. — Вы здоровы ли, реб Алтер?
Неожиданно Гиршфельд всхлипнул, запустил пальцы в рыжие всклокоченные волосы, закачался на табурете и громко застонал.
— Боже мой, реб Борух, Боже мой, это… Это было ужасно!.. — Гиршфельд снова всхлипнул.
«Не хватало еще, чтобы он тут расплакался, — подумал меламед. — Да что же это с ним приключилось?»
Вслух сказал:
— Успокойтесь. Расскажите, что вас так напугало.
Гиршфельд перестал раскачиваться, наклонился к сидевшему напротив меламеду.
— Что? — переспросил он громким шепотом. — Или кто? Кто? — Он тяжело дышал. — Клянусь вам, реб Борух, я и сам толком не знаю. Но… Это было ужасно! Просто ужасно!..
Видно было, что столяр вот-вот расплачется от страха.
— Выпейте, — скомандовал меламед. — Выпейте водки. Иначе вы не сможете ничего рассказать. Выпейте. А потом мы вместе подумаем, как вам помочь.
Решительный голос подействовал. Гиршфельд выпил, шумно выдохнул. Длинное лицо его мгновенно порозовело и покрылось мелкими каплями пота.
— Ну что? — спросил Бердичевский. — Легче стало?
— Реб Борух, — сказал вместо ответа Алтер, — я в здравом уме. Разве нет? Как вы думаете?
— Конечно, конечно, — заверил его Борух. — Вы в здравом уме и твердой памяти, никто и не думал сомневаться в этом. Наверное, вы просто устали. Может быть, переволновались. Так бывает.
Гиршфельд нетерпеливо помотал головой.
— Дело не в усталости, — произнес он, вновь понижая голос. — С этим домом нечисто.
Тут постоянно ощущавшаяся меламедом легкая тревога усилилась.
— О чем вы говорите, реб Алтер? — спросил он осторожно. — О каком доме?
Гиршфельд настороженно оглянулся по сторонам, поманил меламеда. Борух наклонился к нему.
— Реб Борух, — еле слышно прошептал Алтер, словно выдохнул, — в этом доме кто-то есть. Вы же знаете, его выкупил у общины
Меламед кивнул и бросил опасливый взгляд на мать, которая вышла во время рассказа из-за занавески и теперь тоже слушала столяра. От слов соседа по его телу пробежал легкий озноб.
— Так он сегодня умер… — Гиршфельд посмотрел на отшатнувшегося при этих словах меламеда расширенными глазами. — Я вышел из дома — на минутку, реб Борух, всего на минутку. А когда пришел — Мотл лежал под лестницей. И у него была свернута шея.
— Боже мой, что вы такое говорите… — ошеломленно прошептал меламед, опускаясь на стул. — Ты слышишь, мама?
— Слышу, слышу, — сказала Эстер. Она вышла из своего угла в теплом стеганом халате, наброшенном поверх длинной до пят ночной сорочки. — Извините, Алтер, что я в таком виде… И как же его угораздило упасть с лестницы? — спросила она.
— Упасть? — Гиршфельд не то всхлипнул, не то коротко рассмеялся. — Да его столкнули с лестницы, я даю вам слово!
— Ну-ну-ну! — Эстер покачала головой. — Кто же мог его столкнуть, ежели там никого не было? Бедняга мог оступиться. Голова закружилась от высоты, мало ли…
— Когда я стоял над ним, я слышал отвратительный звук — будто кто-то под крышей смеялся.
Борух вспомнил, как ему тоже слышались в доме Пинскера какие-то зловещие звуки.
— Чепуха все это, — сердито заметила Эстер. — Там же крыша как решето. Вот и завывает в дырах ветер. А вам невесть что мерещится…
Не слушая ее, Гиршфельд опять уткнулся лицом в ладони и принялся раскачиваться.
— Боже мой, сосед, Боже мой… Понимаете, — он отнял руки, — понимаете, я вдруг почувствовал, что в доме кто-то появился. Вы можете мне не верить, но я говорю правду!.. Сначала он только следил. Куда бы я ни пошел, чем бы ни занимался, за мной следили чьи-то глаза. Очень недобрые глаза, реб Борух, очень недобрые. Всякий раз, как только я чувствовал этот страшный взгляд, я цепенел. Меня охватывал такой ужас, что я… я готов был умереть от страха…
— Да… — бесцветным голосом сказал меламед. — Это правда. Я тоже… — Он вспомнил, как бродил по пустому дому в день смерти Пинскера. — Я помню, реб Алтер…
— Замолчи! — прикрикнула мать. — Что — ты тоже? Что ты помнишь?! Ты был болен, у тебя был жар! Тебе тогда что угодно могло померещиться.
Алтер Гиршфельд не обратил внимания на ее слова. Он о чем-то мучительно думал, словно потеряв нить повествования.
— Что было потом… Потом… — пробормотал он. — Понимаете, реб Борух, я начал видеть кошмарные сны. Мне снился Пинскер, покойный хозяин дома. Но не живой, а уже мертвый. Только глаза его жили, и эти глаза… Я чувствовал, что именно эти глаза — его глаза — за мною следят. Знаете, я ведь уже пять лет живу один, с тех пор как жену похоронил… Это очень страшно, реб Борух, очень страшно.