Летающая В Темных Покоях, Приходящая В Ночи

Клугер Даниэль Мусеевич

Рабби Хаим-Лейб был не столько напуган, сколько огорчен — не словами «безумного литовца», но его искренней убежденностью в справедливости собственного сумасшествия. Он уже хотел покинуть этот дом, когда взгляд его упал на книгу с обгоревшими краями.

— Что это? — спросил он удивленно. — Что это за книга, реб Алтер?

— Я нашел ее, когда ездил по делам в Прикарпатье, — ответил Алтер-Залман равнодушно. — Вернее сказать — она меня нашла. Ее написал святой мученик Шлоймэ бен-Элиягу, убитый гайдамаками в страшную годину «гзейрос тах», да отмстит Всевышний за его кровь. Дом Шлоймэ сгорел тогда, но какой-то сосед вытащил из огня сундучок с книгами. Куда девались остальные книги, про то мне неведомо. Но вот

эта книга триста лет прождала на чердаке соседского дома, а когда я оказался там, упала к моим ногам вместе с хламом, скопившимся на том чердаке. Тогда-то я и понял, что книга ждала меня. Я взял ее. И вот уже двадцать лет через эту книгу покойный мученик ведет меня по жизни.

Рабби Хаим-Лейб острожно присел на ближайший стул.

— И что же в этой книги содержится? — осведомился он.

— Признаки прихода Мессии, — коротко ответил реб Алтер.

Тут-то реб Хаим и почувствовал окончательно, что сумасшествие Алтера-Залмана Левина имеет ту же природу, что и некогда — Шабси-Цви: трудно человеку, читая о признаках прихода Мессии и о чертах его, не увидеть черты эти в самом себе. В этом великая мудрость, но и великий соблазн.

Словно услышав его мысли, сказал Алтер-Залман Левин:

— Я родился в Йом-Киппур, и родители мои с обеих сторон были потомками мучеников, убитых казаками Хмеля-злодея.

— Значит, вы, реб Алтер, воззвали к Судье Праведному, дабы Он вынес приговор несчастному юноше? — со вздохом спросил рабби Хаим-Лейб.

— Великому грешнику, — поправил раввина реб Алтер. — Да. Господь высечет его огненной розгой. Как некогда пророка Элиягу, ослушавшегося его и раскрывшего тайны небесные. Но то, что сотворил грешник Нотэ-Зисл, — во сто крат хуже. Ибо он посягнул на Шехину, а значит отодвинул время Геулы, нашего избавления. Пусть сгорит в небесном огне.

— Да-да, — пробормотал раввин. Он поднялся и пошел к двери. Уже взявшись за ручку, реб Хаим повернулся к Алтеру-Залману.

— Скажите-ка, реб Алтер, а что случится, если Судья Праведный, да будет Он Благословен, не сочтет Нотэ-Зисла виновным? Ведь обращение в Суд в любом случае не может остаться безответным? Поднятая розга должна опуститься. На кого же опустится она в этом случае?

Реб Алтер не ответил, а реб Хаим больше не спрашивал.

На тридцатый день после того страшного вечера Алтер-Залман проснулся в прекрасном расположении духа. Поднявшись с постели, он по обыкновению взялся за молитвенные принадлежности. Наложив тфилин и завернувшись в талес, он раскрыл на привычном месте Сидур и принялся вполголоса читать, раскачиваясь всем телом.

Но вдруг остановился. Неприятный холодок пробежал по его телу. Видимо, не вполне проснувшись, реб Алтер-Залман перелистал на несколько страниц больше, чем следовало, так что Сидур раскрылся не на утренней молитве, а на той, которую читают в случае, если в доме покойник.

Ошибка смутила Левина и немного испортила настроение. Он быстро перелистнул молитвенник назад и вновь зашевелил губами.

И вновь остановился. Неведомыми путями, но Сидур вновь оказался открыт все на той же скорбной молитве.

Крупная дрожь пробила Алтера-Залмана Левина. Талес соскользнул с его плеч, ремни тфилин на голове и левой руке сами собою развязались. Кожаные коробочки упали на пол с коротким сухим стуком.

Не замечая этого, реб Алтер-Залман Левин лихорадочно листал толстую квадратную книгу до тех пор, пока с все возрастающим смятением не убедился, что на всех ее пятистах сорока страницах напечатана одна и та же молитва — молитва скорби, читающаяся, когда в доме есть покойник.

И тогда он внезапно успокоился. Он раскрыл молитвенник — теперь не нужно было ничего искать — и принялся читать звучным сильным голосом:

— Господь, Бог наш, Бог Авраама, Ицхака и Якова… — пока не дочитал до конца.

Сказав

же: «Омен», — реб Левин вдруг почувствовал сильнейший жар, шедший откуда-то сверху. Он поднял голову и увидел, что потолка над ним нет. Вместо потолка над его головой вращался с увеличивающейся скоростью сгусток пламени ослепительно-белого цвета — настоящий огненный смерч.

Как зачарованный смотрел Алтер-Залман Левин на этот губительный свет — даже тогда, когда глаза его не выдержали силы сияния.

А потом огненная розга хлестнула по нему, пылающий огонь охватил тело, и Алтер-Залман Левин вспыхнул огромным сгустком бело-голубого пламени, разом превратившись в живой факел. Огонь перекинулся на стены дома, и вскоре на окраине местечка взметнулся вверх мощный огненный столб — будто в недрах земли аккурат под домом «безумного литовца» пробудился вулкан. Погасить пламя яворичане не смогли, оно улеглось само лишь после того, как дом и все, что было в его стенах, обратилось в пепел.

И вот что удивительно: сколько потом ни искали в развалинах сгоревшего дома останки безумного Алтер-Залмана Левина — ничего не смогли найти. Раввин Хаим-Лейб старался найти книгу мученика и мудреца Шлоймэ бен-Элиягу, которую читал в злосчастный вечер покойный реб Алтер. Но книга та загадочная сгорела без следа вместе со всем содержимым старого дома. Упоминаний же о ней у других мудрецов и законоучителей Хаим-Лейб не нашел. О самом Шлоймэ бен-Элиягу и о его мученической кончине писали многие — рассказывая о тех страшных годах. Но никто и никогда не говорил о книге, которую нашел в прикарпатской деревне реб Алтер. Может, и не было вовсе той книги, а было лишь безумие несчастного «литовца», которое ее породило. Кто может сказать, видел ли Хаим-Лейб книгу или только поврежденный переплет? Может, все страницы ее существовали лишь в воспаленном мозгу Алтера-Залмана?

Еще удивительнее оказалось то, что рабби Хаим-Лейб нашел-таки молитвенник портного, причем саму книгу огонь почти не тронул. Только на тисненом переплете остались странные глубокие черные следы, напоминавшие по форме отпечатки человеческих ладоней. Как ни старался раввин, ему так и не удалось очистить от них Сидур. И похоронил он молитвенник бережно, как положено хоронить священные книги.

На вопросы яворицких евреев — что же, по его мнению, произошло в доме «литовца», отчего случился такой страшный и странный пожар, — рабби Хаим-Лейб не отвечал. Особенно часто спрашивали о том девять «хасидов Алтера». Нужно сказать, что чувствовали они свою вину — смутную, не выговариваемую вслух, но все-таки жившую в них и заставлявшую по вечерам, перед сном сжиматься их сердца. И приходили они в синагогу, обращались к рабби Хаиму-Лейбу с робкими вопросами — мол, что же там случилось, в доме реба Алтера, не поджег ли хулиган какой? Ведь не может огонь от пожара быть столь сильным, чтобы испепелить человека без следа, ведь правда, реб Хаим? И рабби Хаим-Лейб кивал головой — мол, правда, не бывает такого.

— Так что же там было? — допытывались менакер Зисл, и плотник Шмельке, и портной Фишель, и возчик Мендель, и еще пять человек, имен которых ныне не помнят.

И рабби Хаим-Лейб разводил руками — мол, не знаю, друзья мои, понятия не имею, даже представить себе не могу.

На самом деле он сразу понял: Высший Суд рассмотрел жалобу Алтера-Залмана Левина на Нотэ-Зисла Гринбойма. И выслушал требование Алтера-Залмана о наказании Нотэ-Зисла огненной розгой. И Высший Судья взял в руку огненную розгу, чтобы наказать преступника. Но не признал таковым Нотэ Гринбойма, ибо можно ли любовь считать преступлением? Вот потому-то огненная розга, поднятая крепкой рукой Судьи Праведного, опустилась не на Нотэ Гринбойма, а на жалобщика, который оказался клеветником. И вспыхнул ослепительным белым пламенем реб Алтер, когда коснулась его души огненная розга Всевышнего.