Летнее утро, летняя ночь
Шрифт:
Где-то в отдалении городские часы пробили три раза.
Его губы бережно и легко накрыли ее рот. Потом тронули ухо.
Он прижал ее к стволу. И зашептал. Вот, оказывается, кто подглядывал к нему в окна три ночи кряду! Он коснулся губами ее шеи. Вот, значит, кто крадучись шел за ним по пятам прошлой ночью! Он вгляделся в ее лицо. Тени густых ветвей мягко легли на ее губы, щеки, лоб, и только глаза, горевшие живым блеском, невозможно было спрятать. Она чудо как хороша — известно ли это ей самой? До недавних пор он считал ее наваждением. Его смех был не громче тайного шепота. Не сводя с нее глаз, он опустил руку в карман. Зажег спичку
— Пускай, — сказал он.
Она не поднимала на него взгляда. Он молча взял ее за локоть и увлек за собой.
Глядя на свои незагорелые ноги, она дошла вместе с ним до края прохладного оврага, на дне которого, меж замшелых, поросших ивами берегов, струилась бесшумная речушка.
Он помедлил. Еще немного — и она подняла бы глаза, чтобы убедиться в его присутствии. Теперь они стояли на освещенном месте, и она старательно отворачивала голову, чтобы ему было видно только ниспадающую темноту ее волос и белизну предплечий.
Он сказал:
— Тебе не обязательно идти дальше. В какой стороне твой дом? Можешь отправляться к себе. Но если убежишь, больше не приходи — я не стану с тобой встречаться ночь за ночью. Мне это не под силу. У тебя есть выбор. Хочешь — беги!
Мрак летней ночи вдохнул ее спокойное тепло.
Ответом была ее рука, потянувшаяся к его лицу.
На следующее утро, спустившись по лестнице, Хэтти застала бабушку, тетю Мод и кузена Джейкоба, которые за обе щеки уминали остывший завтрак и не сильно обрадовались, когда она тоже подвинула себе стул. Хэтти вышла к ним в унылом длинном платье с глухим воротом. Ее волосы были собраны в небольшую тугую кичку, на тщательно умытом лице бескровные губы и щеки казались совсем белыми. От подведенных бровей и накрашенных ресниц не осталось и следа. Ногти, можно было подумать, никогда не знали блестящего лака.
— Опаздываешь, Хэтти, — как сговорившись, протянули все хором, стоило ей только присесть к столу.
— На кашу не налегай, — предостерегла тетя Мод. — Уже полдевятого. В школу пора. Директор тебе задаст по первое число. Нечего сказать, хороший пример учительница подает ученикам.
Все трое сверлили ее глазами. Хэтти улыбалась.
— За двадцать лет впервые опаздываешь, Хэтти, — не унималась тетя Мод.
Все так же улыбаясь, Хэтти не двигалась с места.
— Давно пора выходить, — сказали они.
В прихожей Хэтти прикрепила к волосам соломенную шляпку и сняла с крючка свой зеленый зонт. Домочадцы не спускали с нее глаз. На пороге она вспыхнула, обернулась и посмотрела на них долгим взглядом, будто готовилась что-то сказать. Они даже подались вперед. Но она только улыбнулась и выскочила на крыльцо, хлопнув дверью.
Большой пожар
В то утро, когда разгорелся большой пожар, домочадцы оказались бессильны. Пламенем объяло мамину племянницу Марианну, которая гостила у нас, пока ее родители путешествовали по Европе. Так вот: никто не сумел разбить стекло установленного на углу огнетушителя в красном кожухе, чтобы, щелкнув тумблером, включить систему борьбы с огнем и вызвать пожарных в железных касках. Вспыхнув ярче целлофановой обертки, Марианна спустилась в столовую, издала то ли вопль, то ли стон, плюхнулась на стул и едва притронулась к завтраку.
Мама с отцом так и отпрянули — на них повеяло нестерпимым жаром.
— Доброе утро, Марианна.
— А? — Марианна посмотрела сквозь них и рассеянно произнесла: — А, доброе утро.
— Как спалось, Марианна?
На самом-то деле они знали, что ей вообще не спалось. Мама налила Марианне воды, и все ждали, что в девичьих руках из стакана повалит пар. Бабушка, устроившись в своем обеденном кресле, изучила воспаленные глаза Марианны.
— Да ты нездорова, только это не вирус, — заключила она, — Под микроскопом и то не разглядишь.
— Что-что? — переспросила Марианна.
— Любовь — крестная мать глупости, — некстати высказался отец.
— Все пройдет, — обратилась к нему мама. — Это только кажется, что девушки глупенькие, — потому что любовь плохо влияет на слух.
— Любовь плохо влияет на вестибулярный аппарат, — сказал отец. — От этого девушки падают прямиком в мужские объятия. Уж я-то знаю. Меня чуть не раздавила одна молодая особа, и могу сказать…
— Тише ты! — Мама, покосившись в сторону Марианны, нахмурилась.
— Да она не слышит: у нее ступор.
— Он сейчас подъедет на своей колымаге, — шепнула мама, обращаясь к отцу, словно Марианны рядом не было, — и они поедут кататься.
Отец промокнул губы салфеткой.
— Неужели наша дочь была такой же, мамочка? — спросил он. — Что-то я подзабыл — она уж давно самостоятельная, столько лет замужем. Не припоминаю, чтобы она так же глупила. Когда девушка в таком состоянии, у нее ума не заметно. Мужчину это и подкупает. Он себе думает: «Симпатичная дурешка, обо мне мечтает, женюсь-ка я на ней». Женился, а наутро просыпается — мечтательности как не бывало, откуда ни возьмись мозги появились, барахло уже распаковала, лифчики-трусики по всему дому развешивает. Того и гляди в бечевках и веревках запутаешься. А мужу из целого мира остается крохотный островок — гостиная. Потянулся за медом, а угодил в медвежий капкан; радовался, что поймал бабочку, а пригляделся — оса. Тут он начинает выдумывать себе увлечения: филателия, масонство, а то еще…
— Хватит, сколько можно! — вскричала мама. — Марианна, расскажи-ка нам про своего молодого человека. Как его там? Айзек ван Пелт, верно?
— Что-что? А… да, Айзек.
Всю ночь Марианна металась в постели: то хватала томик стихов и разбирала витиеватые строки, то переворачивалась со спины на живот, чтобы поглядеть в окно на сонный мир, залитый лунным светом. Всю ночь ее истязал аромат жасмина и мучила необычная для ранней весны жара (а термометр показывал пятьдесят пять по Фаренгейту [1] ). Загляни кто в замочную скважину — увидел бы в кровати полудохлого мотылька.
1
13°C.
А наутро она встала перед зеркалом, хлопнула в ладоши над головой и спустилась к завтраку, едва не забыв натянуть платье.
За столом бабушка то и дело чему-то посмеивалась. Наконец она не выдержала и сказала вслух:
— Надо покушать, детка, а то сил не будет.
Тогда Марианна отщипнула кусочек тоста, повертела его в пальцах и откусила ровно половинку. В этот миг за окном взвыл клаксон. Это приехал Айзек! На своей колымаге!
— Ой! — воскликнула Марианна и пулей вылетела из-за стола.