Летние гости
Шрифт:
– Все будет в порядке, мама, а теперь мне пора. – Они обнимаются. – Береги себя.
А затем Энни уходит, чтобы мама не успела заметить, что произошло что-то гораздо большее, чем просто ссора.
– Ты ведь будешь на связи, Энни? – говорит она вслед, пока та спускается вниз. – И не волнуйся об отце. Я заставлю его образумиться. Он успокоится, вот увидишь.
– Я позвоню тебе, как только доберусь домой. Люблю тебя. – Она садится в машину и уезжает.
Итак, вот что Энни выяснила о своем брате: его зовут Конор, Конн – в честь его… их отца. Его мать в этом стояла насмерть. Отношение к этому имени у него неоднозначное. Ему тридцать один год,
Его мать вышла замуж за человека, который полюбил их обоих и воспитал его как собственного сына. От этого брака у его матери родилось еще трое детей – две сестры и брат. Их семья очень дружная. Его родители честно рассказали Конну о его биологическом отце, как только он стал достаточно взрослым, чтобы все понять.
Биологический отец, узнав о существовании Конна, не захотел иметь с ним ничего общего. Он предложил денег, они отказались, деньги им были не нужны. Это, видимо, было встречено с облегчением.
Ее единокровный брат не хочет поддерживать отношения с их отцом или с кем-либо из его законных детей, он просто хотел единожды встретиться с ним, посмотреть ему в глаза, сказать, что ему не о чем беспокоиться, что Конн не собирался разрушать его уютный брак и семейную жизнь.
Он понял, что их отец – трус, когда увидел его. Энни узнала это все из признания отца и от самого Конна, которому она позвонила после этого. Конн извинился и сказал, что не хотел ее в это втягивать, но не смог устоять перед искушением увидеть, как его отец передернется. Он не хотел причинять Энни боль.
– Это было неправильно, – сказал он. – Это не твоя вина. Все это не имеет к тебе никакого отношения.
Он отказался встретиться с ней, чтобы поговорить и обсудить ситуацию.
– Без обид, – объяснил он. – Но знакомиться или дружить с вашей семьей мне не интересно. У меня уже есть своя совершенно замечательная семья. Я просто хотел встретиться с ним лицом к лицу. Он заслужил, а мне это было нужно. Теперь я могу оставить все в прошлом и двигаться дальше. Желаю тебе всего наилучшего, Энни. – Он говорил не по годам мудрые вещи, ее единокровный брат. – Ты, похоже, очень милая девушка, но, когда мы закончим разговор, я о тебе забуду… насовсем. Как и о всей вашей семье. Всего наилучшего, Энни. Я искренне тебе этого желаю.
После паузы он повесил трубку. Это был первый и единственный раз, когда Энни с ним говорила.
Это место чем-то отличается от всех остальных, где бывал Дэниел, а он много где бывал. Помимо очевидной красоты, оно будто несет умиротворение.
Этим утром, перед завтраком, он спустился по тропе вниз, и весь пляж был в его распоряжении, а вокруг ни единой души.
Однако прямо сейчас ему нужно было найти некоего Батти Шеннона, рыбака на пенсии, у которого, по словам Бреды Салливан, хранятся ключи от здания бывшей кабельной станции. Он не спеша идет по деревне, пока не находит нечто, что служит домом, но больше походит на гараж или мастерскую. Дверь широко распахнута, и видна маленькая комната, заполненная хламом, корягами, водорослями и древесной стружкой. Резные фигурки работы Батти, в основном кораблики, выставленные на стенах, действительно хороши. Когда Батти слышит, что входит Дэниел, он поднимает глаза из-за прилавка в задней части комнаты, и маленький черный кот, сидящий у него на коленях, спрыгивает на пол, пристально глядя на Дэна узкими зелеными глазами.
Батти стар, трудно сказать, сколько ему лет, но глаза у него голубые, взгляд острый. Он медленно поднимается на ноги, чтобы рассмотреть Дэна.
– Добро пожаловать, –
– Точно. Дэниел О’Коннелл.
– О, Великий Освободитель.
– Мне так все говорят. – Он слышал это обращение и раньше, даже дома, поэтому, хотя он совсем не знаток ирландской истории, он выяснил, что его тезка был известным политическим деятелем, добившимся принятия Билля об эмансипации [3] в начале девятнадцатого века. – Думаю, мне есть на кого равняться, – шутит он.
3
Билль об эмансипации католиков – законодательный акт, принятый британским парламентом 24 марта 1829 года. Билль существенно расширил политические права католиков Соединенного Королевства.
Батти, кажется, доволен, что его поняли.
– Я пришел за ключами от кабельной станции.
– Они у меня. – Батти тянется к деревянной полке на стене и снимает их. – Я пойду с вами, – говорит он. – В любом случае за старым домом надо приглядывать.
Маленькая черная кошка следует за ними, держась поодаль. Дэн узнает, что несколько лет назад пьяная молодежь выбросила ее из проезжавшей мимо машины.
– Они были в зюзю, – рассказывает Батти. – Это случилось посреди ночи. Я услыхал, как она плачет и забрал ее к себе. Она была совсем котенком, мальком. С тех пор не отстает от меня.
Дэн считает, что акцент Батти почти не поддается расшифровке, но ему удается ловить суть.
На другом конце деревни они подходят к ржавым воротам в каменной стене, заходят внутрь и идут по заросшей тропинке, скрытой дикими гортензиями и фуксиями, через поляну к небольшому полуразрушенному зданию, глядящему в сторону пляжа.
– Ну вот, – говорит Батти, – это он. Ну, все, что от него осталось.
Он отпирает старую деревянную дверь и отступает назад, чтобы пропустить Дэна. Их шаги порождают эхо, и у Дэна возникает ощущение, что он первый человек, вошедший сюда за много лет.
– Сюда редко кто заходит, – подтверждает Батти. – Что, по-вашему, тут такого интересного?
Дэн объясняет, что его наняли снять документальный фильм о кабельной станции в рамках серии «История общения» по заказу американской телекоммуникационной компании.
– Документальный… – повторяет Батти. – Тогда, наверное, вы будете брать интервью у разных людей?
Дэн говорит, что да. Кажется, Батти это нравится.
– Я оставлю вас тут одного, – говорит он, указывая на дверь. – И оставьте себе ключи, они все равно вряд ли кому-нибудь еще понадобятся в ближайшее время.
Дэн благодарит его за помощь.
– Да не за что, – отвечает Батти, и внезапно улыбка освещает его лицо. – Надеюсь, вы найдете то, что ищете.
Закрывая дверь, Дэн чувствует, что выдержал какое-то важное испытание, хотя никаких слов не было сказано.
Здание одноэтажное и маленькое, меньше, чем он ожидал, это практически одна комната. Снаружи оно выглядит так же, как и многие полуразрушенные коттеджи, сохранившиеся в этих краях: каменные стены разной степени ветхости, останки прежних времен. Однако кабельная станция восстановлена в первоначальном виде – если не во всей былой славе, то как своего рода мемориальное сооружение, сохранившее память о работе, для которой ее построили. В этой маленькой комнате с оштукатуренными стенами, камином и несколькими столами четверо, максимум шестеро работников отправляли, принимали и расшифровывали телеграммы, передаваемые с континента на континент. Мало что от этого всего осталось: гальванометр, чернильницы, переключатели, пробойники, чернильные самописцы и, конечно же, главный, культовый символ их труда – электрический телеграф.