Летние гости
Шрифт:
– Тогда в семь, мам. Пока.
Внезапно на Энни наваливается усталость. Не от путешествия, хотя два перелета и поездка на машине очень ее вымотали, а от перспективы провести вечер с родителями, которых она не видела вместе с тех самых пор, как в спешке уехала четыре года назад. Они точно будут нервничать. Мать станет суетиться, отец притворится веселым и сердечным, а Энни будет подыгрывать всему этому. Она родом из семьи, хорошо разбирающейся в притворстве. Она может сыграть с ними в их собственную игру. В конце концов, это просто ужин, а не дознание испанской инквизиции. Оно будет позже.
Она заносит сумки в спальню, открывает окно, чтобы проветрить комнату, а затем смотрит на часы. До ужина еще есть время, можно прогуляться, и это хорошо, потому что ей
Она одалживает ключи от гостиничного джипа у Динни, который все улыбается и кивает, будто не до конца веря в ее возвращение. Потом преодолевает совсем короткий путь к своей любимой части пляжа, что сразу позади старинного особняка Кейбл-Лодж, останавливается у приметной кучи валунов на вершине утеса и выходит, вдыхая пьянящий воздух.
Это место достаточно далеко и от отеля, и от деревни, чтобы не страдать от неуемного любопытства туристов, а большинство местных жителей не готовы преодолевать довольно опасный склон, потому что здесь приходится аккуратно сползать по деревянным ступенькам длинного извилистого спуска к небольшой бухте внизу. Некоторые утверждают, что уединенная бухта когда-то целиком принадлежала старому особняку, оттуда она хорошо просматривается, но в нем давно никто не живет, так что никто уже не беспокоится, что проникает на чужую территорию. Бухту называли просто Бухтой, и, наверное, это до сих пор самое любимое место Энни на всей земле.
Она пытается вспомнить, когда впервые пришла сюда, но не получается. Наверное, давно, в детстве. Она перебирает обрывки воспоминаний, которые всплывают из глубины памяти… пикники с родителями и сестрой в окружении собак, раскладных стульев, ведерок и лопаток, надувных матрасов и нарукавников… красочные обломки детских лет. Позже были свидания, прогулки под луной, первые поцелуи, местный молодняк, раскрывающий это секретное место приезжим сверстникам – все всегда впечатлялись видом живописной бухты, на мгновение теряя свое нарочитое городское безразличие.
Она сбрасывает кроссовки, закатывает джинсы и идет по кромке воды, ахая, когда волна окатывает ее ноги. Она ищет и находит тот самый камень, на котором любила сидеть, легко залезает в его ложбинку и прижимает колени к груди, вдыхая резкий запах моря. Море успокаивает ее, дыхание выравнивается, она позволяет воспоминаниям всплывать на поверхность и рассеиваться, теряясь в шуме волн.
ПАТ
Мы идем на пляж – на самом деле достаточно крутой пляж.
Он находится у подножия крутой лестницы из сотни ступенек, ведущих прямо вниз со скалы, откуда наш Кейбл-Лодж смотрит на море. Мы с Шоном скачем впереди, папа спускается медленнее, но в конце концов он тоже оказывается внизу.
Шон – это мой брат-близнец. Он больше не разговаривает. Я выше него на полдюйма. Раньше он был шумным и болтливым, а сейчас нет. У него ПТСР – посттравматическое стрессовое расстройство. Поэтому он и не разговаривает. Меня это не беспокоит, потому что я неплохо умею читать его мысли. Всегда умел, у близнецов такое бывает.
Придя на пляж, я думаю о маме. Она называла нас «пляжные балбесы», потому что при любой возможности мы всегда туда удирали – занимались серфингом, плавали или играли в мяч. А папа называл маму своей пташкой-серферкой, когда хотел ее подразнить, на что она отвечала, что технически она серферка-наседка. Я скучаю по маме, но до сих пор очень злюсь на нее и иногда думаю, что хорошо, что ее сейчас нет рядом. Боюсь, я бы ей такого наговорил… Дело в том, что это она во всем виновата, она все испортила. Папа старается, но я знаю, как ему тяжело без нее. И Шон… ну с Шоном совсем другое дело. В общем, мы сейчас здесь, и из этого надо выжать максимум. Дом тоже крутой, он вроде бы очень старый, ему больше ста лет, а раньше это был охотничий домик. Папа объяснил, что раньше люди останавливались там, когда их приглашали
Я бы занял отдельную комнату в доме, их же в доме предостаточно, но Шону захотелось жить вместе со мной, и мне, конечно, пришлось ему это позволить, потому что он все еще травмированный. Хотя я не совсем понимаю, чего он отмалчивается. Ну что такого-то? Я был там, я знаю, что произошло, никто не собирается винить его или типа того… И вообще, это все уже прошло. Я ему так и сказал, но он все равно молчит.
Через какое-то время мы разворачиваемся, чтобы пойти обратно. Папа говорит, что он проголодался и пора есть. И именно тогда мы видим ее. Она сидит на камне, смотрит на море, и ветер развевает ее волосы. Она напоминает мне русалку, не Ариэль из мультфильма, а настоящую, из-за того, какие у нее длинные золотые волосы. А еще потому, что она так сидит, что ее ног совсем не видно. Она нас не замечает, а папа жестом просит, чтобы мы молча подождали, затем садится на корточки и делает несколько снимков, что, по-моему, неправильно, пусть мы и довольно далеко от нее. Потом мы уходим. Оглянувшись назад, я вижу, что она все еще там, на камне, хотя уже холодает.
– Эй! – говорит папа, переходя на бег. – Кто последний, тот чистит картошку.
Какая мать станет нервничать перед встречей с собственной дочерью? Бреда пытается убедить себя, что просто взбудоражена, и это правда, конечно, но еще она нервничает, определенно нервничает. Она хочет, чтобы сегодня все было идеально, а ведь многое может пойти не по плану. Прошло четыре года с тех пор, как они виделись в последний раз, с тех пор, как Энни поссорилась с отцом и уехала из дома, отменив свадьбу. Бреда не выдержит, если они снова поругаются. Она так и не выяснила, что именно было сказано в пылу того спора, но она знала своего мужа достаточно хорошо, чтобы догадаться, что, услышав, что он вот-вот потеряет любимого будущего зятя, Конор, видимо, бросил дочери очень обидные необоснованные обвинения. Когда Конор выходил из себя, это всегда было ужасно, но в тот раз он впервые по-настоящему разозлился на одну из своих девочек. Потом он отказывался обсуждать тот случай даже с Бредой.
Но Энни вернулась домой. Это единственное, что имеет значение. На всякий случай Бреда серьезно предупредила Конора, чтобы тот вел себя потактичнее, но, честно говоря, она видела, что он и сам нервничает. Он обожает обеих своих дочек, но иногда просто не может с собой ничего поделать. Он не самый вежливый человек, и это еще слабо сказано. Поэтому она с ним все тщательно обсудила: не должно быть ни разговоров о кавалерах, ни упоминаний о свадьбе, которой не было, ни назойливых вопросов.
Ей бы хотелось добавить: «И не пей слишком много», – но это только испортило бы ему настроение. Придется самой за этим проследить. Если вечер пройдет гладко, это станет хорошим началом. «Шаг за шагом», – напоминает она себе.
Энни слишком похожа на отца, думает Бреда, вот в чем проблема. Только Энни унаследовала от Конора его лучшие черты. Его необычный цвет глаз и волос, его обаятельную манеру общения, его энергичный, живой ум. Но Конор ленив и зависим от внимания и лести окружающих, а Энни трудолюбива и самостоятельна. И пока, слава богу, если дочь чем и страдает, так это трудоголизмом. Нет, в этом отношении ей следует беспокоиться не об Энни, а о Ди и ее муже Джоне, они тщеславны, но не время сейчас думать о Ди. Сегодняшний вечер посвящен Энни, ужин должен пройти гладко, чтобы прошлое наконец осталось в прошлом.